[Евгений Тихомиров]

Край Российского севера, нашей земли, нашей богатой земли, не ухоженной, не обласканной, не избалованной совсем и не согретой не только солнцем, но и заботливым, хозяйским отношением чиновничества. В прошлом веке здесь, скажем откровенно, царило практически варварское отношение, а нынче эти места просто убиты и заброшены чиновниками.
Дай Бог, чтобы мы наконец выбрали для себя таких кадров чиновников, для которых Отечество наше станет не кормушкой одной лишь, как сейчас это есть, для своего личного обогащения, а людей, которые готовы перестать вместо работы рисовать красивые картинки успехов в экономике, перестать убивать нашу экономику и бизнес, перестать душить людей налогами и поборами и перестать пудрить мозги населению, а наоборот, готовы упорно трудиться во благо реального роста экономики, чтобы вытащить страну из трясины безвременья и отсталости во всех сферах экономики, лжи, сегодняшнего мрака произвола, беззакония, деградации и обнищания, положить свои интеллект, знания, опыт, желание сделать нашу Родину процветающей и передовой индустриальной экономической державой, а наш народ богатым и счастливым!
Север это загадочное пространство, манящее к себе железной хваткой исследователей и бродяг, морские просторы, где многие мечтают увидеть и лично открыть землю Санникова.
https://vol-majya.livejournal.com/4698466.html
Previous Entry Share Next Entry
Окрестности Варнека. Мыс Раздельный и мыс Дьяконова.
vol_majya
August 25th, 2017
Оригинал взят у varandej в Окрестности Варнека. Мыс Раздельный и мыс Дьяконова.
Вайгач - остров большой, и при всём обилии красот - очень неоднородный. Исторически у него было три центра притяжения - район губ Долгой и Дыроватой на севере у Карских Ворот, район бухты Лямчина в центре у Баренцева моря, и район бухты Варненка на юге, у берега Югорского Шара в прямой видимости от материка. На север острова, где находятся главные ненецкие святилища у Болванской горы, заброшенная метеостанция с каменным корпусами дореволюционной постройки и действующая метеостанция на самом дальнем мысу, мы так и не смогли попасть, зато имели время облазать бухты Лямчина и Варнека вдоль и поперёк. В прошлой части я показывал собственно Варнек, маленькую "столицу" полярного острова, ну а теперь сходим по её окрестностям - если стоять лицом к морю, справа будет Раздельный мыс с остатками сталинских рудников, а слева поодаль остров Хосейто с мысом Дьяконова, где находится самое чтимое ненецкое святилище Вэсако. Два мыса - два жервтенника разных эпох и идей...
Раздельный мыс вдаётся в море прямо напротив Варнека, как этакий гигантский волнолом, защищающий бухту. Мне говорили, что в посёлке несложно найти дотуда вёсельную лодку, но мы поленились что-то искать и под вечер, когда спала совсем не полярная жара, отправились туда пешком - в обход залива это 5 километров. Сначала шли по хорошо заметным колеям от траков вездехода, но вскоре с них пришлось уйти - впадины здесь неизбежно заболачиваются, и две колеи первратились в два тонких и длинных болота.
В самом конце бухты - целый пляж из слежавшихся высохших водорослей, по которым можно ходить, как по твёрдой земле:
Пройдя ещё с пару километров по лугам, разгребая вокруг себя плотную завесу комаров, мы увидели первые следы горных выработок:
Историю о том, как Вайгач чуть было не стал промышленным районом, я рассказывал уже не раз. Первые рудознатцы ходили сюда ещё в 17 веке - не вполне очевидно, что первый в истории России рудник и завод действовали с 15 века в Усть-Цильме, поэтому немудрено, что именно Югорский полуостров, Вайгач и Новая Земля были тогда районом горных изысканий. Но время поморских путей прошло, центр тяжести России неуклонно смещалась на юг, и вновь о рудах Вайгача вспомнили лишь при Советах, когда молодая социалистическая страна отчаянно нуждалась в своих, а не закупаемых у капиталиста, ресурсах золота и серебра. Экспедиции Нестора Кулика (1921) и Евгений Шенкмана (1927) подтвердили наличие на Раздельном мысу полиметаллических руд, при том что искали их геологи "под фонарём" - бухта Варнека просто была оптимальным местом, чтобы бросить там якорь. Уже в 1930 году была создана Вайгачская экспедиция №45 ОГПУ, которую возглавил Фёдор Эйхманс - "латышский стрелок", до того пару месяцев побывший первым руководителем новоучреждённого ГУЛага. На Вайгач возлагались большие надежды...
Первыми на острова в июле 1930 года пришли суда "Сибиряков" и "Малыгин", в дальнейшем Экспедицию обслуживал в основном "Глеб Бокий", на остров возивший заключённых и оборудование, а на материк - руду, и с каждым рейсом население острова росло в геометрической прогрессии - если первопоселенцами было 125 человек, то к концу навигации в Варнеке было уже более 1100 жителей, а на пике активности достигало 1500-2000 - сравните со сотней человек в Варнеке (да и на всём острове) сейчас! Удивительно, но в начале 1930-х годов Варнек был в числе крупнейших поселений советского Крайнего Севера, и было это именно поселение, а не тюрьма - его основание выпало как раз на те времена, когда в руководстве ГУЛага популярна была идея лагерей-колоний в труднодоступных районах, где заключённые и их надзиратели ходили в один магазин. По меркам ГУЛага тут было в общем даже неплохо - и год зачитывался за два, и кормили хорошо, не забывая даже про клюквенный экстракт против цинги, и вербовали сюда из других лагерей людей адекватных и трудолюбивых. В показанной в прошлой части братской могиле на краю посёлка покоится 36 человек, но и тяготы жизни на Вайгаче были общими для всех от последнего уголовника до самого Эйхманса, чуть не погибшего вместе с беременной женой во время перелёта в Архангельск.
Но то лишь по меркм ГУЛага "неплохо" - все работы на руднике шли вручную, по технологиям времён Кутной Горы или Потоси. Бывшие заключённые вспоминали, что в шахтах было очень красиво из-за мерцавших криссталлов - но это были кристаллы свинца, пыль которого довольно быстро разрушала здоровье. Именно свинец и цинк, содержание которых в руде достигало 20-30%, и оказались главными богатства Вайгача, в то время как надежды на серебро и платину не оправдались. Стратегическая ценность 45-й экспедиции изрядно поубавилась, и Эйхманса сменил другой, не столь именитый латышский стрелок Александр Дицкалнс. Непосредственно геологическими работами же руководил бессменно геолог-заключённый Павел Виттенбург, и если с тем, что Клондайком Коммунизма острову не бывать, начальство уже смирилось, то попытки превратить его в просто крупный горнодобывающий район, как будущие Норильск или Кольский полуостров, советская власть надежд не оставляла. Изыскания продолжились и за пределами Раздельного мыса - на озере Пайхато по пути в бухту Лямчина и даже в Дыроватой и Долгой губах на севере острова, куда зимой 1933 года экспедиция совершила уникальный по тем временам 100-километровый бросок на тракторах через снежную тундру.
...Но всё это не оправдало себя, и как бы ни были богаты здешние руды, свинец и цинк СССР добывал в местах куда более доступных. Тот же Павел Виттенбург нашёл в соседней Амдерме залежи флюорита, и в 1934-35 годах Вайгачкая экспедиция была выведена туда. Она давала позже пару рецидивов: в 1940-41 работала Вторая Вайгачская экспедиция, в 1946-48 Виттенбург возвращался на Вайгач с геологической партией уже свободным человеком (Эйхманс же к тому времени лежал в земле с пулей в зытылке, в 1938 году объявленный шпионом), да и в позднем СССР геологи были на Вайгаче нередким гостем. О Вайгачской экспедиции ОГПУ подробно можно прочесть у Севпросторов или например вот здесь, ну а я покажу то, что от неё осталось - на Раздельном не единственный район заброшенных рудников, но крупнейший. Здесь вся земля исполосована разведочными траншеями:
Посреди которых, как спящие молохи с шипастыми гребнями на спинах - отвалы рудников:
И сложно поверить, что они в таком состоянии без пятнадцати сотню лет:
Кое-где остались рельсы:
Вороты с металлическими частями:
И даже входы шахт. Местные советовали нам ходить здесь осторожно - крепи прогнили, где-то, вполне может быть, можно и провалиться под землю, в холодный ГУЛаговский ад:
В Дыроватой такие шахты заполнил лёд, в условиях вечной мерзлоты почти не тающий, и одинокие ненцы Андрей и Васятка используют их в качестве морозилок - этот эффект я когда-то показывал в Новом Порту на Ямале. Здесь же даже углубиться в шахту оказалось невозможно - она залита водой и заполнена грязью:
Не знаю, какова у этих шахт общая протяжённость (при том что они детально закартографированы), а в глубину они достигали 50 метров. Оснащение тут в первый год немногим отличалось от рудников Средневековья - рабочих спускали в шурфы на верёвках, а дорогу себе они подсвпечивали самодельным "коптилками" - просто по халатности ответвтсвенных за снабжение в Архангельском порту забыли погрузить на судно фонари, доехавшие на Вайгач лишь со следующей навигацией.
Рудничные дали Раздельного мыса:
Мы нашли на мысу три шахты - две из них я показывал выше вперемешку, потому что устроены они были совершенно одинаково. Третья - куда интереснее, так как расположена прямо у берега моря:
Спускаясь к нему каскадом деревянных фундаментов:
Остатки каких-то построек у самой воды:
Брошенная техника и рельсы:
Всё это упирается каменистый берег Раздельного мыса:
За десятилетия забвения он сильно изменился - вот крепи и рельсы свешиваются над морем:

22.

[Евгений Тихомиров]

Всего здесь только в 1931 году успели добыть 2700 с лишним тонн руды, причём 300 тонн так и не удалось вывезти - как ни дёшева была сила зэка, а через море на своих плечах добытой руды им было не перетаскать:
Помимо шахт, на Раздельном сохранилось и несколько фундаментов зданий, как горная контора, обогатительная фабрика или подсобки. Лишь бараков тут, сколь я понимаю, не было - рабочие жили в Варнеке, летом добираясь на работу лодками и рейсовым катером, а зимой - пешком по льду вдоль натянутой верёвки, без которой в пургу вполне можно было заплутать прямо в посёлке и замёрзнуть насмерть посреди улицы. Пурга могла и рудники от посёлка отрезать надолго, поэтому даже в нежилых зданиях тут были чрезвычайно капитальные печи.
Вещи в этих руинах попадаются самые разные - посуда (как на кадре выше), или вот осколки стекла явно не из наших времён - левое слишком тонкое, правое слишком толстое:
Раньше тут и техники было много, почти как на Брошенных паровозах Селькупии, в том числе десятки вагонеток и пара мощных тракторов. Один из них до сих пор стоит в посёлке импровизированным памятником, и судя по модели (выпускались такие с 1937 года), техника здесь осталась со Второй Вайгачской экспедиции, свёрнутой по случаю войны куда более экстренно, чем Первая. Но с Раздельного технику вывезли несколько лет назад, то ли в музей, то ли в металлолом:
Рядом с вагонеткой - такие вот странные камни: цемент застыл в мешках, а мешки за десятилетия истлели.
Руды и камни вайгачской земли. Например, пирит и медный колчедан, которые я сфотографировал в нарьян-марском музее, а вот неопознанный белый камушек на ладони - непосредственно с рудников:
В том же музее и некоторые вещи с рудников, включая серый кусок свинцовой руды - галенита:
Но куда больше таких вещей у островитян в домах. В посте про бухту Лямчина я показывал целую коллекцию ржавого инвентаря на избе у Андрея, а вот такая вот кирка висела в Варнеке на поселковой бане:
Вернувшись с Раздельного, на следующий же день мы планировали отправиться на Хосейто - расположенный с другой стороны от Варнека то ли остров, то ли полуостров, вдающийся в море мысом Дьяконова, русским прежде известным как Болванский мыс, а иностранцам - как мыс Идолов. Местные, и в первую очередь оленевод Станислав, у которого мы жили, с нашей идеи туда сходить были совсем не в востороге: "Я, понимаете ли, несколько суеверный, - слово "язычество" здесь не говорят, - и от таких мест стараюсь держаться подальше. Зачем вам туда? Из любопытства что ли? Из любопытства в такие места не ходят, это вам же может обернуться неприятностями", но на мои слова "Раз в жизни-то наверное можно" всё-таки спорить не стал. Вместо этого он предложил нам сходить с ним на Карское море, и этот поход занял пять дней. Так что на Хосейто мы ходили в последний день на Вайгаче, да из-за традиционно долгих сборов - под вечер, но мог ли я пропустить такое место? За те дни кончилась жара и поднялся ветер, разогнавший комариные тучи. Под ярким солнцем мы перевалили через гряды "домашних" мысов, на снежниках которых жители Варнека набирают воду, а в галечных бухтах стоят на привязи их вёсельные лодки.
В первой же бухточке за посёлком обнаружилась ржавая баржа, и я принял её за бывший бункеровщик, заправлявший горючим проходившие через Югорский Шар буксиры при Советах:
Но как я узнал позже, её принесло сюда недавно, может быть закинуло каким-нибудь штормом, и староста Варнека вёл переписку с вышестоящими чинами о том, что ему теперь с этой баржей делать.
В этот раз цель была примерно вдвое дальше, чем в прошлый - от Варнека 5 километров до начала Хосейто, а до мыса Дьяконова и все 8. Это по прямой, но и дорога туда вдоль берега практически прямая.
Вон он, Хосейто, и в его скалистом силуэте есть что-то от военного корабля. На самом деле здесь мы видим его узкую "поперечную" сторону, заканичвающуся мощным Приметным мысом:
На берегу же по пути к его началу растёт каменная трава:
Даже после трёх недель путешествия Вайгач не переставал удивлять:
На подходах к Хосейто наш путь преградила река, у устья достаточно глубокая, чтобы с берега не было видна дна. Впрочем, парой сотен метров выше мы нашли брод через галечные островки, на котором не пришлось даже разуваться. И в траве за бродом, и прямо на гальке, уходя в речку, были следы "буранов" - кто-то из жителей посёлка ездит здесь, и совсем не редко. В низинке за Хосейто не было ветра, а из болот выше по речке вдруг налетели комары.
Ближе к морю - жёлтые маки:
Хосейто считается островом, но с той поры, когда его так обозначили на картах, волна намыла два перешейка, похожих на мосты, и перехлёстывает их лишь в самые жестокие шторма.
И вот мы забрались на длинную спину острова, и ветер тут же разогнал комаров. С виду Хосейто был совершенно прозаичен, ни каменных лиц, ни звероподобных скал, как на Большом Цинковом или в долине Юнояхи. Мой взгляд привлекли лишь деревянные столбики, торчащие из травы тут и там:
Но и они оказались лишь остатками ЛЭП, тянувшейся от дизельной станции в посёлке к маяку (вернее, "огневому знаку"), работающему теперь на солнечной батарее. Оля же по дороге набрала дикого лука, от чего стала не просто Птицей, а Птицей с хвостом:
Слева - второй перешеек, а на нём пара балков, в которых когда-то жила экспедиция... совсем другая, Международная комплексная арктическая экспедиция, под началом Петра Боярского и Ильи Барышева изучавшая в том числе древности священного острова.
Левее Хосейто - ещё пара мысов, ближайший из которых мыс Створный увенчан 3-метровым поморским крестом. Пару таких я уже показывал в посте про Большой Цинковый, ещё один видел в устье Печоры - испокон веков это были не только святыни, но и ориентиры для моряков, а Вайгач был важным пунктом Поморского хода - этого известного с 14 века предшественника Северного Морского пути. Станислав говорил нам, что у креста на Створном есть ещё и эта типично северная треугольная "крыша", но судя по всему, её совсем недавно сорвало штормом или пургой. Вдали же - чья-то промысловая изба, к которой скорее всего и ведёт снегоходка.

43.

[Евгений Тихомиров]

Створный - ближайшая к материку точка Вайгача, ширина ЮШара здесь менее 3 километров - не как у морского пролива, а как у огромной реки. Мыс Дьяконова от берега чуть дальше (3,5 километра), но зато это южная точка Вайгача. В проливе мы увидели буксир с жёлтыми надстройками - это оказался знакомый нам по Печоре "Академик Чебышев", видимо весь этот месяц так и ходивший между Нарьян-Маром и Амдермой. На берегу над ним - Хабарово, до советских времён бывшее центром Вайгача, хотя и за его пределами, и его руины мрачно нависают над Варнеком, напоминая о возможном будущем.
Хабарово стояло здесь с 16 века, получив своё название от реки Хаберьяха ("Главная река"), и в 19 веке стало базой миссионеров, объявивших войну идолам самоедов. В 1891 году в Хабарове открылся даже скит Веркольского монастыря на Пинеге, по случаю чего село стало Никольским, но просуществовал он недолго - монахи умерли от цинги. Более подготовленными к северным реалиями оказались староверы, поселившиеся здесь в начале ХХ века. Но к тому моменту Никольское-Хабарово уже было крупным по меркам дореволюционной Русской Арктики портом, начавшимся с перевалочных складов купца-исследователя Александра Сибирякова, первым со времён поморов пытавшегося развивать СевМорПуть. Позже к делу подключились и другие купцы, и даже Норвегия, и возили тут в основном лес, сплавлявшийся в Карское море по Енисею, или английские рельсы и машины для строительства Транссиба: в Пустозерске я когда-то показывал могилу промысловика Ивана Кожевина, в 1894 году спасшего команду английских моряков с норвежского парохода "Стернен", где-то в тех краях севшего на мель. Здесь бывали впервые прошедший Севморпутём швед Нильс Норденшельд, сгинувшие во льдах Эдуард Толль и амбициозный Георгий Седов из далёкого Новоазовска, Фритьоф Нансен на пароходе "Фрам" - словом, цвет исследователей Арктики, этих протокосмонавтов своей эпохи. У советской власти на Хабарово, переставшее быть Никольским в 1917 году, были свои большие планы вплоть до того, чтобы устроить здесь крупный порт с железной дорогой до Воркуты. Если бы они сбылись - наверное, сейчас здесь стоял бы мрачноватый полупокинутый город наподобие Певека или Тикси, но планы так и остались планами. Говорят, финалом того проект был отчаянный бунт заключённых, который возглавил прошедший Великую Отечественную войну полковник, разработавший детальный план захвата ледокола, периодически заходившего в бухту... но среди заключённых нашёлся предать, и ледокол встретил восставших пулемётным огнём. В этой истории нет имён, а стало быть скорее всего это легенда. Во всяком случае, крупным посёлком Хабарово так и не стало, в советское время даже соседней Амдерме уступая в разы, а опустело уже в 1990-е годы. Подробнее о нём можно прочесть у Севпросторов.
На старой фотографии из нарьян-марского музея, в окружении чумов - та самая Никольская церковь (1891), в честь которой было переименовано село.
Между тем, ближе к концу мыса на его гребне пошла высокая трава, а из травы кое-где выглядывали скалы. Вайгач для ненецкой религии часто сравнивают с Меккой, но фактически это был скорее Олимп, дом богов, в который людям позволялось лишь потоптаться на пороге. Этим порогом и был остров Хосейто, и помолиться северным богам самоеды приходили сюда не менее тысячи лет. Боярский и Барышев нашли здесь не менее пяти существовавших в разное время святилищ, и старейшим их вещам - личинам в "зверином стиле" Оби да ложкам из лебединых костей - порядка 1500 лет. В более поздних горизонтах - вещи из древнерусского Новгорода, у туземцев бывшие большой ценностью и потому порой отправлявшиеся в дар богам. Первыми здесь молились ещё сихиртя, жившие в этой тундре до ненцев, ну а когда в 12 веке их вытеснили и поглотили самоедские племена, святыни их и для новых хозяев оказались чтимы.
За бугром с кадра выше, который и сам был святилищем в Средние века - наша цель. Вот она - главная святыня ненецкого народа, и с того берега паломники переправлялись зачастую даже не на лодках, а на нартах, к которым для остойчивости прилаживали широкие "крылья" из досок - северный олень прекрасно плавает и вполне в состоянии одолеть этот пролив.
...В 1556 году здесь был Стивен Барроу, на Западе прослывший первооткрывателем Вайгача, а в 1590 Югорским Шаром прошли Ричард Джексон и Артур Пит, назвавшие его проливом Нассау. Англичане же оставили и самые первые описания этого мыса: "Число идолов было более трехсот, самой плохой и неискусной работы, какую я когда-либо видел. У многих из них глаза и рты были вымазаны кровью. Они имели грубо сделанный облик мужчин, женщин и детей; то, что было намечено из других частей тела, также было обрызгано кровью. Некоторые из их идолов были не чем иным, как старыми кольями с двумя, тремя нарезами, сделанными ножом... Перед некоторыми идолами были сделаны плахи высотой до рта идола; все они были в крови, и я подумал, что эти плахи служат жертвенниками" - и в общем примерно то же писали о Болванском Носе и другие путешественники независимо от того, из какой стороны пришли. Жаль, что того святилища уже не увидеть - судя по всему, это был жутковатый лес деревянных идолов от "почти скульптуры" до просто острого кола, поставленных в большинстве своём не вертикально, а под разными углами, и каждый со следами подношений да запёкшейся кровью на губах. Можно предположить, что каждый ненецкий род, каждая семья промысловиков или оленеводов из всей необъятной тундры от Мезени до Таймыра, приходя на Вайгач, стремилась оставить здесь своего божка, чтобы он доносил до обитателей Полярного Олимпа их нужды. Миссионер отец Венеамин в 1820-х годах упоминал так же гору рогатых оленьих черепов высотой полтора метра, но главного идола Вэсако он называл не иначе как "сатаной" - именно его экспедиция в 1827 году впервые разрушила это святилище. Далее повторялась история, хорошо знакомая по литовской Горе Крестов, только вместо крестов были сядеи (ненецкое название идола) - ненцы ставили их, а власти и попЫ периодически разрушали. С появлением в 1891 году миссионерского поста в Хабарове, основной задачей которого был транзит священников в поселения Новой Земли, контролировать борьбу с сядеями стало проще, ну а там и советская власть подошла, у которой не забалуешь!
Не знаю точно, когда возродилось святилище Вэсако, но теперь это чисто символическое место, потрясающее в своей невзрачности:
За характерный "вал" вокруг "кургана" я не разрешил заходить Ольге - женщина у ненцев считалась нечистой, и большинство святых мест, кроме довольно редких женских святилищ, были для женщин запретны.
Судя по обилию оленьих костей - это святилище не забыто:
Рядом с ним - дыра в земле, в которую можно и не догадаться заглянуть, стоя в двадцати метрах. Мы заглянули и были потрясены:
Более того, пляжик под этой аркой - единственное место на Хосейто, к которому можно причалить посреди отвесных скал. Не служила ли эта арка воротами, отделявшими мир людей от обители богов?
Вэсако - значит, Старик. Есть ещё Хэдако, то есть Старуха, и её святилище располагалась на другом Болванском Носе, в отличие от нынешнего мыса Дьяконова сохранившим своё название - это северная точка Вайгача. Там не было леса сядеев, а был лишь высокий камень, похожий на фигуру старухи... но его разрушили не миссионеры, а море. От Старика и Старухи происходили властитель Верхнего мира Нум и властитель Нижнего мира Нга, у которых были жёны Я'Мюня и Я'Миня. Их дом - не Болванский мыс, а Болванская гора, высшая точка Вайгача на севере острова, или вернее Нюбя-Хэхе (Мать-Бог) - две скалы у её подножья, разделённые "Божьей рекой" рекой Хэхэяха. Другие же боги разошлись с Вайгача по четырём сторонам света, основав другие святилища ненецкой веры - на западе Козьминов перелесок у самой Мезени, на юге гора Миннисей (или Константиновский Камень) на Полярном Урале, на севере - Семь Чумов то ли на Ямале, то ли на Белом острове: тамошние оленеводы гораздо набожнее здешних, и точного местоположения чужакам так и не раскрыли до сих пор.
Обратно по спине острова Хосейто шли уже на закате - настоящем закате, так как солнце в эти дни в конце июля таки стало ненадолго прятаться за горизонт.
Ненцев-паломников с материка этот мыс встречал, а мы, наоборот, здесь со Священным островом прощались, и я точно знал, что даже если дорога заведёт меня на Вайгач вновь - я больше никогда не буду искать его святилищ.
Но прежде, чем покинуть Вайгач, в следующей части я ещё расскажу о том, как мы ходили пешком на Карское море.

[Евгений Тихомиров]

Открытие острова Вайгач продолжается.
https://varandej.livejournal.com/885832.html
Юнояха. Вайгачский Урал, или В поисках горы Идолов
От показанной в прошлой части одинокой избы Андрея Вылко, куда полярная природа и сама непрочь была заглянуть, мы совершили три похода - на остров Большой Цинковый с его деревянным Семиликим идолом и на местный гранд-каньон реки Талата, каждый примерно по полдня. Третий же поход был трёхдневным, и отправились мы вглубь Вайгача через болота, каньоны, птичьи базары и настоящие горы, которые я называл не иначе как Вайгачский Урал - ведь этот остров, как и Новая Земля, ни что иное, как продолжеие "хребта России". Поднимались мы вдоль реки Юнояха, чтобы найти в её верховьях священную гору Идолов.
И был это наш первый на Вайгаче поход вдвоём - Петя и Наташа sevprostor, убедившись, что медведей тут нет и защита нам не нужна, решили не уходить на три дня от лодки только за тем, чтобы посмотреть на горы. Андрей зато.заботился о нас прямо-таки по отечески, дал множество советов один другого ценнее, показал нам на карте Зелёный балок, чтобы мы могли найти его и там переночевать, а узнав, что большую Ольгину палатку мы брать не хотим - дал куда как более компактную свою. Вернувшись с охоты, он рассказал нам по свежим следам о бродах и возможности их перехода, и только наши вопросы о горе Идолов натыкались словно на невидимую преграду - Андрей не отговаривал нас туда идти, даже кое-какие советы давал, но очень аккуратно, в духе "увидите большую сопку", "да вообще её не так-то просто узнать", и в этом всё сквозило не говорившееся прямо, но какое-то очень чёткое "вам туда не надо". Весь день мы собирались, а поздно ночью пошли, и в комплект к Ольгином альпенштоку Андрей и мне дал посох - резиновую трубу, что когда-то принесло ему море. Первую пару километров мы шли по серому берегу, истоптанному собачьими следами, мимо места, где стояла изба того самого загадочного Лямчина, отмеченная ещё в трудах Петра Боярского, но окончательно разрушенная тем же штормом 2010 года, после которого Андрей и свою избу чинил несколько лет. Затем мы перешли небольшую речку, над которой с протяжными криками висел зимянк, и пошли прямой наводкой на одинокий гурий, видневшийся за тундрой ещё от Андреевой избы.
Мы шли почти по прямой через не очень топкое (даже ноги не промочили) просторное болото, которое я называл не иначе как Комариная топь - казалось, что если пойдёт дождь, его капли не пробью комариную тучу. Комаров вокруг себя мы натурально не разгоняли, а разгребали, а кабы ни накомарники - наверное были бы сыты одной только комарятиной на весь остававшийся день.
На берегу Юнояхи же насекомых словно ветром сдуло - достаточно было лишь пересечь снежник. Юнояха, в переводе с ненецкого Омутная река, была конечно меньше Талаты - но тоже весьма внушительной:
На карте она образует неправильный "?" с Большим Цинковым островом в роли нижней точки, и Андрей на этой карте нам показал три брода через неё. Но самый удобный средний брод, через который до Горы Идолов всего 12 километров от избы, по его словам, сейчас непроходим - быстрой воды на нём по колено. Верхний брод в тихом месте - просто слишком далеко, а Нижнего брода он как раз в эти дни и не видел. Не вариант был и обойти Юнояхино устье на лодке - перед морем вдоль неё большое топкое болото, а за болотом длинный мыс. На пачке сигарет Андрей нарисовал нам схему, но видимо рассчитана она была на самый худший вариант - забравшись на скалу с гурием, я понял, что реку можно пересечь так же по диагонали в другую сторону, Оля налегке отправилась в разведку, и убедилась, что вода нигде не доходила нам даже до колен. Вспоминая, как я переходил вброд горную реку Ягноб в знойном Таджикистане, я готовился к тому, что буду в студёной воде выть от боли... но полярная Юнояха оказалась не просто не холодной, а откровенно тёплой - так бывает, когда "светило солнышко и ночью, и днём...".
Точно напротив устья Юнояхи лежал Большой Цинковый, и в самой середине кадра на камне-троне можно различить едва заметную чёрточку Семиликого идола (не путать с тригопунктом справа на мысу!). В "общем" посте про Вайгач я уже рассказывал о том, что когда-то главные ненецкие святилища располагались на двух крайних мысах - в южной точке острова молились мировому старику Вэсако, в северной - мировой старухе Хэдако, а где-то в глубине располагался запретный для людей Дом Бога - их сына Нума (в других местах - Нюбя-Хэхэ, то есть Мать-Дух). Но оба прибрежных святилища были разрушены, первое - русскими миссионерами, второе - Карским морем, и с 18 или 19 века "ненецкая Мекка" начала смещаться внутрь Вайгача, где чужаки не знали дорог. Так и образовалась река-храм Юнояха, в устье которой находится Большой Цинковый, а в верховьях лежали на одном берегу гора Идолов, а на другом - целая россыпь небольших святынь - Лисий камень, Заяцкий камень, Каменный идол и Медвежья Голова. Гору Идолов как самую крупную и Заяцкий камень как самый доступный и решили найти.
После брода с его острыми камнями было очень приятно пройти сотню метров по мягкой тундре, зная, что в траве не будет битого стекла или ржавой железяки. Но быстро нашлась другая неприятность - гусиный помёт, которого с каждым шагом становилось всё больше. Фотографировал я, впрочем, вместо него такие вот тундровые грибы, уж не знаю, съедобные или нет:
Мы шли вдоль излучин Юнояхи, поражаясь красоте и дикости её пейзажа:
А вокруг нарастал галдёж. Куда-то брели парами неуклюжие казарки, громко ругаясь во все стороны, а на грядах сидели, нахально глядя на них, жирные белые чайки.
Порой заходившие на казарок как "Мессершмидты" и "Хенкели":
Суета и гвалт сбивали в толку, и я шутил, что это какие-то Комменты Кассада или на худой конец Фейсбук, где все наперебой галдят и гадят:
И лишь совсем не сразу мы различили птенцов, и поняли, что перед нами - зона военных действий:
Гуси с подросшими птенцами неуклюже шли к воде - тяжёлая незыблемая гусыня, пушистые гусята под ней и проворный гусак, метавшийся вокруг. А чайки... сравнение с фашистской авиацией было вовсе не случайным - у чаек было пиршество, то и дело я видел, как они взлетали с бьющимся в клюве гусёнком и одним движением заглатывали его целиком, ещё не успев даже набрать высоту, и я не думал, что у чаек настолько широкие глотки. С ними и дрались гусаки, и дрались отчаянно - так, один гусак при мне пролетел с полсотни метров, повиснув клювом на чаячьем хвосте. Кое-где вместо гусят, бредущих к речным спускам, мы видели устланные пухом гнёзда, и вот тут, например, старший птенец в отсутствии родителей грел своим телом младшего.
Как ни печально, мы подыгрывали чайкам - увидев нас совсем близко, гусак и гусыня бросали детей, зная, что сохранив свою жизнь, в следующем году сделают новых, и чайки, более быстрые и наглые, после нас приходили первыми. Андрей рассказывал, что он в таких случаях даже стрелял по чайкам, не жалея дроби: гусь - конечно, его добыча, но гнёзда и птенцы неприкосновенны!
У воронов на том берегу позиция другая - "Make love, not war!". Милейший флирт в романтическом месте:
Через всю эту Птичню (слово Ольгино, даром что она сама Птица) мы шли еле-еле, со скоростью километра в час - за спиной у каждого было килограмм по 15, но дело было не в весе, а в бесконечных остановках на птичьи сюжеты. Вот мы достигли сердца Птични - как в среднеазиатских городах, это базар. Птичий базар:
Так кричат казарки (ссылка), так - чайки-бургомистры. И на несколько километров вдоль Юнояхи это был непрерывный фон, как шум проспекта за моим окном в Москве.
Как я понимаю, у гусей тут родильня, к которой они летят летом аж из самых Европ транзитом через Кологрив Костромской области, а чаячий базар - выросшая в сытном месте пиратская гавань. Но что меня потрясло - в самом его сердце обнаружилось гнездо казарок. То ли чайки тоже знают, что гнёзда разорять нельзя, то ли это предатели, сдавшие чайкам явки и пароли всех соплеменников.
Но у базара сквозь птичий гвалт пробивался шум воды, и забравшись на скалу по ту его сторону, мы увидели источник шума - это был не водопад, а фантастическая теснина, узкая щель между скал. На горизонте - Баренцево море:

19.

[Евгений Тихомиров]

Буйная растительность на скалах. Как же рьяно здесь всё тянется к жизни в короткое, но не прерывающееся ночами, лето!
Очередной гурий. На самом деле надо было идти не по излучинам, а в паре километров от реки - так путь вышел бы раза в полтора-два короче. Но над каньоном же интереснее?
Под утром начало теплеть, и в тихом овраге, откуда ветер, однако, выдувал комаров, мы сделали привал и решили позавтракать. А позавтракав, прилегли на мягкую наклонную землю и уснули на добрый час-полтора - так выяснилось главное коварство полряного дня, когда главной проблемой переходов становится не усталость ног или плеч, не гнус и не сырость, а потребность спать. Поэтому дальше идти было тяжело, я постоянно норовил уснуть на ходу, а прошли мы непозволительно мало! О Зелёном балке теперь уже и речи не было - дойти бы хоть до точки, с которой удобно будет отправиться завтра к святилищам.... Каньон Юнояхи становился всё ниже и мягче, а в воде появлялись огромные (как нам тогда казалось) гусиные флотилии - эти птенцов подняли, теперь линяют перед возвращением на Юг, и лишившись возможности летать, стараются держаться вместе.
На очередной излучине мы долго ломали голову, как река смогла так извернуться, и лишь потом осознали, что это не излучина, а озеро:
Водопадик на одном из притоков, и с этих скал к лугам на переднем плане мы спустились:
Речка с водопадиком через несколько сотен метров становится вот такой, и приглядитесь внимательно - под водой у неё совершенно отвесные берега и плоское дно! Вот так наверное и рождаются легенды об Арктиде - кому, как не древней цивилизации, с точки зрения далёкого от геоморфологии человека, строить такие каналы?
Скалы, между тем, остались позади, и мы шли по мягким и сухим лугам с редкими пятнами сырых болот. Под ногами то и дело с писком убегал куда-то лемминг, а вот выскочила птичка и стала скакать на одной ноге, оттопырив крыло - изображала подранка, надеясь, что мы погонимся, а она улетит, уведя нас от гнезда. И это было ни с чем из пережитого ранее не сравнимое ощущение - осознавать, что ты пришёл туда, где подобные птички - хозяева.
Так мы спустились на бережок Юнояхи, и Ольга под тяжестью рюкзака смешно завалилась на спину, протяжно сказав "надо сняяаааааааать!". Но всё-таки палатку ставить ей пришлось в одиночестве - меня сон валил гораздо сильнее, чем её, и выпутав её из лямок да вытащив из своего рюкзака всё необходимое, я просто заснул на траве, а она не решилась меня будить. Ей же, впрочем, достались и бутерброды, которые я, заползя в палатку, проспал.
Потом мы просыпались, ели консервы, снова спали - стартовать в ночь, даром что она в полярный день, явно было не лучшей идеей. Палатку было решено не убирать, а оставить в качестве базы, забрав с собой лишь пахучие продукты, до которых могли бы дотянуться звери. И вот, точно так же в ночь второго дня, мы пошли искать гору Идолов, располагавшуюся, судя по карте, в долине безымянного притока Юнояхи, на местности чуть-чуть петлявшей речки ,по карте казавшейся прямой, как стрела:
И верится ли вам, что в этих горах всего-то 90-100 метров над уровнем моря? Как же странно осознавать, что эти скалы - часть того же хребта, что и, например, вот эти!
Объясняя путь к Горе, Андрей говорил нам, что за ней есть озеро со снежником. Здесь оказались десятки озёр, и снежник - на каждом втором:
Мы хотели спуститься к воде, Оля уже готовилась искупаться там голышом в обнимку с плавучими льдинами... но увидев гусей и вспомнив войны Птични, мы решили их не беспокоить.
От озера мы стали спускаться по расщелине, и вдруг я увидел в ней оленьи рога и кости. И сразу вспомнил описание горы Идолов, центральную часть которой образует именно крутая расщелина, усеянная следами жертвоприношений. Это заставило меня снова подняться и облазить пол-горы в поисках каких-нибудь признаков святилища, так что оставшаяся внизу Ольга вскоре поднялась следом и принялась меня искать - а я шёл за ней, кричал, что я тут, но с подветренной стороны она меня не слышала и минут пять всё не догадывалась никак оглянуться. Ничего не найдя, кроме камня, похожего на обеденный стол, да консервной банки под ним, я предположил, что может быть это и есть гора Идолов, просто опустевшая? Ведь чисто географически это место как раз соотвествовало точке из схемы Боярского, №10 вот в этой карте по ссылке.
"Точка Боряского", впрочем, не совпадала с точкой, которую на Ольгином навигаторе поставил Андрей, и мы решили, что оленьи кости в этой расщелине - случайность, а нам надо идти туда. Через Безымянную речку внизу нашёлся брод, который мы, как и на Юнояхе, прошли разувшись. А по тундре, как и через Птичню, шли по паре километров в час - но не от усталости. В тёплой долине, на прохладном ветру, сдувавшем комаров, в непостижимо чисто воздухе, в осознании полного отсутствии опасности и в понимании того, что к оставленной без присмотра палатке не подойдёт ни один человек, просто потому, что не водится здесь людей, нам было неописуемо ХОРОШО. И у каждого камня хотелось сесть и просто сидеть бесцельно, глядя как на фоне чистого неба с криками пролетают гуси. Не знаю, как бы я говорил, если бы нас заливало дождём или валило с ног ветром, но эта долина запомнилась мне чем-то, наиболее приближенным к раю...
От самой избы Андрея практически каждая следующая точка этого похода становилась "самой северной в моей жизни" - сама изба Андрея располагалась несколько севернее и Амдермы, и Лиинахамари (моих предыдущих крайних точек), и даже полуострова Рыбачий - самой северной точки Мурмана. А от избы мы шли практически строго на север, и повернули на юг вот у этой чудо-скалы, которую Андрей по характерному озеру-закорючке рядом и отметил нам как гору Идолов. Птичья голова с клювом, да рядом ещё один стол, похожий на жертвенник:

[Евгений Тихомиров]

Но и здесь мы не нашли ни малейших признаков бывших святилищ, даже трухи от разрушенных временем идолов или какой-нибудь оленьей косточки под камнем. На этом можно было смириться, что гору Идолов мы не найдём, и лишь на триангуляционный пункт, единственный вокруг и нависавший над тем местом, что я принял за Идолову гору в самом начале, я косился всё с большей досадой - на горе Идолов, как я знал из трудов Илья Барышева, есть гурий, и не этот тригопункт ли имелся в виду? Но мы ушли уже на пару километров, отдохнули ещё под парой скал, напились воды ещё из пары озёр, в одном из которых Ольга таки искупалась... Передо мной стояли дилемма - то ли идти вперёд к Заяцкому камню (а в том, что его мы без труда найдём, я почему-то не сомневался), то ли поворачивать к тригопункту, чтобы только проверить гипотезу, не он ли отмечает гору Идолов? И рассудив, что лучше кулик в руке, чем лебедь в небе, мы направились к Заяцкому камню. Урал сменяет Западно-Сибирская равнина: горы здесь закончились, и за последними камнями раскрывалась бескрайняя тундра. Она ещё километров на 20 до самого Карского моря:
Мерзлота, намерзая и протаивая, чертила в тундре странные фигуры, строила валы, которые так же легко было бы принять за остатки святынь наподобие "соловецких вавилонов". В благодатной стороне нам попался даже вал в виде сердечка!
А кое-где нам приходилось обходить болота, утыканные следами оленьих копыт:
Так мы снова вышли к Юнояхе, здесь превратившейся в тихую равнинную речку. Впрочем, весьма глубокую - побродив вдоль берега, мы с трудом нашли место с водой по пояс. Тут снимать пришлось уже не только обувь:
Но мы уже видели цель, на фоне которой носилась пара птиц с хвостами чудной формы и очень смешным голосом - это поморники, близкий родич чаек и тоже злостный разоритель гнёзд.
Андрей говорил, что мы увидим очень много оленей... но мы видели лишь следы, неописуемо много следов. Может олени и были в этой долине, но ушли при первых признаках нас. А болота за Юнояхой стали куда более топкими, и я ещё не знал, что у Вайгача с его скалистыми берегами обоих морей вся середина такая - этот остров нельзя пересечь, не вымочив ног:
Но в общем было за Юнояхой всё как-то иначе, и земля здесь казалось ещё более глубоко забывшей человека:
Хотя одинокий человек стоит тут уже очень много лет - мы вышли к Заяцкому Камню:
Одинокая скала посреди болота, на вершине которой - каменный идол-лицо, и выглядит как человек в широкой малице. Этакий Вечный оленевод, Вечный пастырь - образ простой, совершенный и понятный всем религиям Земли:
Под каменной полой изваяния притаился гусь, и когда я подошёл поближе - выскочил, роняя перья, и с дикими криками побежал к озеру с позапрошлого кадра.
Я хотел посмотреть, естественная ли у идола голова, и оказалось, что она явно растёсана, но вставлена в естественный паз скалы, как в воротник.
Вокруг - ни костей, ни монет, ни даров, лишь только ржавый и заклинивший капкан. Учёные в своё время нашли здесь топорик 18 века - чей-то дар. Судя по этим дарам да по названию, в святилищах за Юнояхой молились охотники и промысловики.
На мягком мхе чуть в стороне от Заяцкого Камня, чтобы не осквернять его женским (то есть Ольгиным) присутствием, на большинстве ненецких святилищ запретным, мы потом долго лежали, глядя в небо, и мне казалось, что живущий здесь дух был нам рад - он выглядел посреди своих болот покинутым и одиноким. Каменные идолы же - в принципе особенность этой долины, и в нескольких километрах севернее располагаются ещё Святилище с каменным идолом и Лисий камень, где идолами служат простые гурии... вот только не заметные издалека. Ещё дальше в болотах есть святилище Медвежья Голова - оно обходится без идолов, но среди его жертвоприношений не было оленьих рогов и костей, а были только черепа белых медведей. Ну а возраст находок говорил учёным, что молиться своим богам именно в долине Юнояхи ненцы начали не позже 18 века.
И всё же я отчаянно хотел найти гору Идолов, на вершине которой якобы действительно стоят 9 деревянных идолов, переживших советскую власть и в Перестройку собранных "нашим" Андреем Вылко и бригадиром оленеводов Александром Валейским. Заяцкий камень, палатка и тригопункт, о котором я всё думал, образовывали треугольник, но я решил, что лучше пройти несколько лишних километров, чем потом много лет жалеть, что не заглянул в ту щель. Так мы и пошли, а тундра впечатляла всё новыми и новыми скульптурами Природы:
И лебедями - на земле, на воде и в полёте. Лебедь - не гусь, и ударить в темя может так, что с ним даже собаки боятся связываться. Вдали от моря лебедь - третье по величине существо Вайгача после человека и оленя.
В долинке у сказочно красивой речки, сбегавшей по лесенке камней, вдруг попались бочки и куча мусора - во времена Международной арктической комплексной экспедиции (то есть в 1980-90-х) долина Юнояхи служила базой оленеводов.
Как только мы пересекли Юнояху в обратную сторону - погода вдруг начала портиться. Безымянную реку мы пересекали назад под последними лучами солнца. Ну а стоило нам взойти на гору с тригопунктом, как пошёл дождь. На той стороне речки пробежал одинокий олень:
Дождь же полил как-то очень странно - вроде и не слишком сильный, но уже через полчаса, несмотря на непромокаемую куртку, я был мокрым до нитки:
Однако на другой стороне сопки я увидел скальную гряду, и предположил - ОНО! И камни по дороге - в Великой Степи они точно были бы погребальными стелами каких-нибудь древних орд, бросавших к ногам Китай и Европу, а здесь... здесь они просто камни.
По дороге нашлось озеро, рябь на котором складывалась в чёткие геометрические полосы:
А выйдя на скалу, я был уверен, что нашёл искомое. Совпадение с описанием было полным - ложбина, ведущая в гору на северо-восток, постепенно сужаясь с 15 до 5 метров. Добавило уверенности то, что здесь у меня умер новенький фотоаппарат, купленный ещё весной перед путешествием на Мангышлак. Он просто перестал включаться, и это сейчас я знаю, что спустя пару недель мне удалось его оживить, но тогда я был деморализован чуть ли не до слёз. О том, что на Вайгаче у многих ломается техника, я слышал и раньше, но спасало то, что у нас было 3 фотоапарата, в том числе мой старый Canon PowerShot SX40, с которого была отснята большая часть этого блога - "списав", я подарил его Ольге. Им-то я и снимал начиная с этого момента:
А то, что в чудо-ложбине не было ни идолов, ни костей, меня не смущало - ведь Андрей говорил нам, что у паломников из дальних тундр вайгачские святилища забыты, а идолы, которых он когда-то собирал по округе, с годами рассыпались в прах.
И дождь-то кончился, стоило было нам покинуть эти скалы, и уверенность, что я нашёл то, что искал, перевесила ненадолго даже огорчения от поломки фотоаппарата:
Рядом - ещё одна скала. Пару недель спустя её упоминал оленевода Станислав из Варнека, у которого мы квартировали там. "Скалу в виде лягушки видели? Каждый раз на неё смотрю!".
Над снежниками после дождя клубился пар...
Примерно за час мы спустились к палатке, разложили и развесили сушиться мокрую одежду, да и фотоаппарат ещё надеялись просушить - конечно же, тщетно. Утром долго собирались, и порыв ветра чуть не унёс мои штаны, совершившие впечатляющий прыжок по лужайке через палатку. До избы Андрея дошли часа за три (против 8 часов "туда"), не поддаваясь на излучину Юнояхи и сцены Птични. И лишь по возвращении узнали от Андрея настоящее расположение горы Идолов - как оказалось, по пути от Заяцкого камня к тригопункту мы прошли прямо у её подножья, и ориентир даже есть на моих фотографиях - но только конкретнее я не скажу, потому что это место, чужаков явно не ждущее. Но все эти скалы в виде зверей и фигур, всё это неодолимое блаженство, ласково укладывавшее меня на траву, да слова Станислава о скале-лягушке... Может быть, святилище - вся эта райская долина в излучине верховий Юнояхи?
Названия "Дом Бога" или "Мать-Дух" подходят этим местам вполне, хотя исторически относились к Болванской горе на севере острова. Там я не был, но картину начала ХХ века вполне могу сравнить с не столь давними фотографиями - скалы и ложбина (не наклонная, как на горе Идолов, а вертикальная) те же, а куста идолов и рогов наверху больше нет.
Утром же вновь распогодилось, и sevprostor отвезли нас в Варнек, чтобы самим рвануть по последним дням штиля к Новой Земле. О Варнеке - в следующей части, и после безлюдных долин да одинокой избы и деревня в 100 жителей - мегаполис!

[Евгений Тихомиров]

И вновь в Нарьян-Мар на Печоре. И здесь в северном крае нефтедобытчиков, оленеводов и рыбаков проблемы одни и те же: бюрократизма, высокие цены , далекие от потребности зарплаты, и понимание того, что у нынешних чиновников нет внутренней потребности стараться сделать и из этой региональной столицы процветающим от добычи нефти и газа Российским Дубаем, а людей зажиточными и счастливыми!
К сожалению, ощущение, что чиновники, как представители колониальной администрации и последние холуи, выполняют некий заказ от американцев держать нашу экономику в вечном стрессе, упадке, технологической отсталости, стагнации и деградации,а людей держать в нищете и покорности.....
Такое ощущение, что кадры управленческие подбираются из числа садистов, то есть им лучше чувствуется тогда лишь только, когда люди подвергаются моральному унижению, а населению живется хуже, а потому чиновники теперешние и стараются изо всех сил все сделать так, чтобы населению везде было жить как можно труднее и тяжелее........
https://varandej.livejournal.com/883202.html
Дорога на Вайгач/дорога с Вайгача. Часть 2: Нарьян-Мар и его посёлки
Главное качество, которым нужно обладать на Крайнем Севере - терпение. Здесь ни одно путешествие не обходится без долгих-долгих ожиданий - транспорта, погоды или бюрократии. Из 10 дней пути от Москвы до Вайгача ходовыми было всего 3 дня; из 8 дней пути обратно примерно половину времени заняло бездействие. Вайгач находится в самом дальнем углу Ненецкого автономного округа, и в окружной столице Нарьян-Маре, перелёту в который на стареньком Ан-24 была посвящена прошлая часть, мы суммарно провели почти неделю - по пути "туда" в приготовлениях лодки, по пути обратно - коротая время от вертолёта до парома. Так что этот пост - общий для обеих подсерий.
Про Нарьян-Мар я подробно рассказывал прошлой зимой, заодно попав там на снегоходные гонки. В этот раз будет не путеводитель, а довольно бесситемная россыпь зарисовок, и более подробный, чем о городе, рассказ о прилегающих посёлках. И не жалуйтесь, что пост слишком большой - таким уж долгим было ожидание...
Зимой северные нефтеграды как правило выглядят привлекательнее, чем летом - снег скрывает неухоженность тротуаров и газонов и вездесущий мелкий песок, выпущенный людьми из под болот и лесов. Но значительная часть Нарьян-Мара даже летом не теряет своей уютной игрушечности:
Деревянный Богоявленский собор (1995-200к) высотой 38 метров исправно виден со всего города, но напротив него - огромная стройплощадка. В этот раз я приметил на ней вот такой стенд - идея хороша (Нарьян-Марской и Мезенской епархии, тем более, принадлежат самые северные в мире храмы военных баз на полярных островах), но архитектуру всё же можно было бы и пооригинальнее придумать, поарктичнее:
Вообще же превращение Нарьян-Мара из деревянной глухомани в нефтегазовый оплот идёт буквально на глазах, это особенно заметно в силу его минитюрности - с прошлого приезда два деревянных здания я обнаружил сгоревшими, и не могу поручиться, что от каких-то ещё бараков в центре Красного Города с тех пор не осталось и следа:
Коллекцию так запомнившихся мне в прошлый приезд деревянных сталинок в этот раз пополнило пожарное депо. Сооружение на заднем плане - детский садик типового проекта, прежде мне такие встречались в Ханты-Мансийске.
Опять же деревянные постройки морского порта. Не знаю, что из этой "коллекции" переживёт трансформацию города - ведь в Нарьян-Маре даже окружная администрация пока что сидит в деревянном здании.
Хотя массивы барачника здесь и по сей день немаленькие:
А кто-то не дожидаясь реконструкции сделал из своего барака особняк Красная Роза!
Но городом бараков Нарьян-Мару быть теперь уж совсем не к лицу. Хотя местные постоянно сетуют на бедность, мол, работаем мы тут за еду и света белого не видим, на практике москвичи или питерцы в Нарьян-Маре ощущают себя нищебродами. Здесь дорогая еда - но не только из-за северных наценок, но и потому, что сами продукты в основном очень приличных марок. Когда мы хотели купить лимонов (а в экспедицию удобнее брать много мелких, чем пару крупных) - столкнулись с неожиданной проблемой: ни в одном овобщефруктовом ларьке мелких лимонов не нашлось! Расписания и места отправления автопаромов на Землю из встреченных нами нарьян-марцев не знал реально никто, даже таксист - но многие наизусть знали расписание самолётов, и искренне не понимали, почему это мы не хотим лететь в Москву за 30 тысяч рублей на двоих (на пароме мы покинули Красный город за 1000 рублей). И даже на иную ценность денег это не спишешь - на те товары, что нам приходилось покупать (продукты, бензин, зажигалки, тару для воды, флешку для фотоаппарата) цены, конечно, выше, чем на Земле, но не сказать, чтобы критически.
"А где ты тут местных видел?!" - впрочем, резонно заметили дальнобойщики на обратном пароме. В Нарьян-Маре очень мало гостей с юга, да и те в основном торгуют овощами: на заработки сюда ездят из остальной России. Самая крепкая связь у Нарьян-Мара с Кировом - туда, в Киров, ехала с парома большая часть дальнобоев; "Доставка грузов из Кировской области" - отдельное семейство объявлений помимо просто "Доставки грузов". Кировская область для местных - что для России Средняя Азия: там тепло и "даже яблоки растут!", а вот с работой и зарплатой - туговато.
Проиллюстрировать тему кировско-ненецких отношений мне нечем. А вот бородатый старовер (по крайней мере думаю, что это старовер) - типаж в Нарьян-Маре в общем-то совсем не характерный, но напоминающий своим видом о близости Пустозерска:
В Нарьян-Маре в общем неплохие продуктовые магазины (главная сеть - "Хороший", отличается невыносимой громкой музыкой в тесноватых залах, но ассортимент оправдывает название), несколько сложнее с хозяйственными (их в принципе много и они довольно крупные, но ничего сложнее зажигалок или батареек мы не находили с первой попытки) и практически отсутсвует общепит - пара дорогущих ресторанов для кормления делегаций да пара буфетов. Буфет ДК "Арктика" с прошлой зимы закрылся, но абсолютно тот же ассортимент нашёлся в буфете ЦУМа. И ходили мы сюда за пирожками с палтусом (очень вкусные, причём холодными вкуснее, чем горячими) и шаньгами с брусникой да морошкой.
Обратите внимание на внешность мальчика. Что принципиально отличает печорских ненцев от ямальских - так это то, что они очень заметны в городе. На Ямале ненец-тундровик - рослый, трезвый и в роскошной синей малице, у него есть казённый спутниковый телефон и несколько тысяч оленЕй, а если всего этого и нет, и живёт он в посёлке - то на лето предпочтёт поставить чум в красивом месте. В Ненецком округе ненец маленький и щуплый, и малица у него ветхая, и олени колхозные, и водка словно злой дух - ненавистна, но непобедима; на Вайгаче я не раз слышал от местных ненцев, что культура их умирает, молодёжь забывает традиции и стремится в города, и скоро оленей пасти будет некому. Я обычно говорил им, что всё это живо на Ямале, где по слухам даже шаманы ещё остались, и ненцы кивали, как небогатый человек, когда-то слышавший, что у него есть брат-миллионер в Австралии. Но даже в Салехарде встретить ненца - редкость, а в нефтеграды типа Надыма они и вовсе неведываются разве что на День Оленевода, в Нарьян-Маре же ненцев постоянно видишь тут и там. И это не тундровики, а совершенно городские люди, и молодые черноволосые неночки в чёрной одежде и почти всегда почему-то в огромных очках бывают очень привлекательны и стильны. Я не раз пытался их сфотографировать, но ненецкие духи, видимо, надёжно защищают даже тех, кто о них позабыл - ни один кадр не удался.
У ямальских ненцев и фамилии-то сплошь - Салиндер, Лаптандер, Худи, Харючи, Яр, Окотэтто, а у печорских - Выучейские, Хатанзейские да Ледковы: они дольше прожили под Россией, сильнее ассимилировались, раньше узнали быт городов и сёл, и в общем стали кем-то вроде "шала-казахов" в Казахстане. Ненецкую речь в Нарьян-Маре я не слышал ни разу, а надписи по-ненецки - лишь вывески официоза, как например вот эта на ДК "Арктика" (вторая строчка - на языке коми):
Ещё немного вывесок. Вот такое вот странное учреждение мне попалось близ дорогой и пафосной гостиницы "Печора", а в интернете я без труда нашёл его сайт. В Европе есть такое понятие, как Баренц-регион, или Евроарктика, включающий наши Мурманскую область и Ненецкий округ да северные провинции Норвегии, Швеции и Финляндии. Тут можно вспомнить, что и основан Нарьян-Мар был по сути норвежскими лесопромышленниками, и что постоянное население на Вайгаче и Новой Земле появилось во многом как ответ на попытки норвежской колонизации этих островов, и нефть на здешнем шельфе добывают с учётом норвежского опыта. Иностранцев в Нарьян-Маре мы не встречали, но если бы встретили - думаю, это были бы именно норги.
Вывеска на входе в магазин - вполне насущная для всего Севера. Хотя откровенно пьяных людей на улицах Нарьян-Мара я не припомню, и вообще он выглядит очень спокойным городом, где маленьких детей отпускают гулять без присмотра.
А вот ещё деталь местных реалий - тюнинг для лодки:
Самое редкое преступление в Нарьян-Маре - это автоугон, потому что угонять машину отсюда попросту НЕКУДА. Не знаю, промышляют ли здесь угоном лодок, но дворы Нарьян-Мара лодками буквально завалены (см. зимний пост), а продают их тут едва ли не на вес:

[Евгений Тихомиров]

Это, как я понимаю, и вовсе аэросани, которые могут двигаться как по воде, так и по снегу - во дворах домов и магазинов я видел их пару раз, а вот в тундре или на реке такие машинки наблюдать не доводилось.
К отсутствию дорог и кратковременности открытой воды в замерзающих на зиму реках на северах вообще приспосабливаются кто как может. Вот так выглядят дворы различных служб типа МЧС или МВД:
В советское время основным индивидуальным транспортом окрестных тундр были самодельные аэросани, фрагменты которых, по словам Петьки sevprostor ещё догнивают где-то на дальних балкАх. Потом их сменили каракаты и бураны (в отличие от классических снегоходов с одной гусеницей и двумя лыжами, двухгусеничный однолыжный "Буран" по мягкой сырой тундре ездит прекрасно), а сейчас и их активно теснят квадроциклы:
А вот кто-то решил проехаться по Нарьян-Мару на коне! Надо заметить, лошадь в городе и окрестностях гораздо привычнее, чем северный олень - может быть, со времён Пустозерска.
Нарьян-Мар невозможно представить без шума винтов, и Ан-24, вертолёт или "кукурузник" здесь начинаешь отличать на слух очень быстро:
В Нарьян-Мар летает несколько авиакомпаний типа "Ютэйр" или "Нордавиа", но главный тут - Нарьян-Марский авиаотряд, по сути дела то же АТП с 4 "кукурузниками" в роли маршруток и 21 вертолётом Ми-8 вместо ПАЗиков, развозящих народ по окрестным (километров до 300) деревням. Они не бронируют билеты, по предварительной продаже отпускают их малую часть, а в основном сажают народ на летательные аппараты в порядке живой очереди, зачастую ещё с индивидуальным подходом - кому нужнее, и потому в Нарьян-Мар из глубинки улететь гораздо проще, чем в глубинку из Нарьян-Мара. Цены на этот "пригород" пугают: с Вайгача мы летели по 10 070 рублей с человека, и даже до Харьяги билет стоит порядка 5900 рублей... особым издевательствам смотрелась контекстная реклама, подсунувшая мне предложение за те же деньги слетать из Москвы в Нью-Йорк. Но и эти страшные цены - намного ниже себестоимости, ведь час работы вертолёта оценивается в сотни тысяч рублей, то есть вайгачский рейс для авиаотряда сам по себе дороже миллиона.
Вот над Тельвиской поднялся вертолёт, и толком не набрав высоту словно прыгнул над городом в аэропорт - скорее всего, это санрейс, летающая "скорая помощь":
Катера у пристани обслуживают, скорее всего, дачные участки на островах Печоры: в теплицах, с горем пополам, северяне даже умудряются что-то выращивать. Один из дачных посёлков расположился прямо напротив центра, у руин кирпичного завода:
Новой для меня стала в этот раз западная часть Города - так, Городом с большой буквы, в Нарьян-Маре называют центральный район между Качгортинской и Городецкой курьями (заливами Печоры), отделяющими его от Посёлков. Центр Города прилегает к Качгортинской курье, и его я в основном показывал в зимнем посте. В изгиб же Городецкой курьи вклинивает район, по духу и облику больше похожий на посёлки. В 1980-х годах, рискну предположить, было наоборот - в противоположность застроенному сталинским барачником центру здесь стоят пятиэтажки:
Фасад внушительных размеров школы в глубине этого района совсем не случайно украшают олени - это интернат для детей из тундры, с 1920-х годов неотъемлемая часть национальных районов Крайнего Севера. Летом здесь пусто, но детей из этой школы мы вполне могли увидеть в Варнеке:
Другим новым для меня местом стал Ненецкий краеведческий музей, в который я попал лишь в последний день пребывания в Нарьян-Маре - он закрыт по понедельникам и воскресениям, а я что из Москвы, что с Вайгача прилетал сюда вечером субботы. Но музей откровенно разочаровал - экспозиция уровня средненького райцентра в блестающих новизной пустых просторных залах. Зато на первом этаже вместо кассира - автомат, печатающий билеты. Куда больше заслуживает посещения музей Пустозерска, который я уже показывал зимой.
Но больше, чем в Городе, я в этот раз находился в Посёлках. Их цепочка тянентся на несколько километров вниз по Печоре, и если в собственно Нарьян-Маре живёт половина населения НАО, то в Нарьян-Маре с посёлками - и вовсе 3/4. По посёлкам с 1955 года даже ходит автобус (конечные - Морпорт и улицы Ленина в городе, аэропорт и Искателей в посёлках), проезд в котором ныне стоит 35 рублей, а остановки с неизменным пультом вызова экстренных служб капитальны, как вокзалы пригородной линии:
За изогнутым мостом через Качгортинскую курью встречает Качгорт - не самый крупный, но самый важный из этих посёлков:
Здесь есть крупнейший в Нарьян-Маре торговый центр, новенькая электростанция (2003-2009, 36 МВт)...
...а в стороне от главной улицы 60-летия Октября - и аэропорт, то есть Качгорт Нарьян-Мару ещё и ворота:
И - "путёвка в жизнь". Район аэропорта называется Хорейверская Экспедиция, и на полдороги к улице 60-летия Октября можно увидеть вот такой памятник - в 1958 году на этом месте была пробурена первая геологоразведочная скважина в Ненецком автоном округе (аналогичные памятники я уже показывал в Новом Уренгое и Берёзове):
-Прилетел я, значит, первый раз в Нарьян-Мар ещё в девятом классе, - рассказывал мне один житель Вайгача, - идём с друзьями на автобус. Я втиснулся, поехал, вижу - а друзья остались. Решил вернуться, три остановки проехал - вышел. Ну, мимо мужик идёт, подхожу и спрашиваю: где я? А тот смотрит на меня так спокойно, и отвечает - в Сахалине! Ну, подумал я, чушь какая-то, шутит наверное. К женщине подошёл, то же самое спросил, и она мне отвечает - в Сахалине! Я думаю - вот дела в этом городе. Три остановки проехал - и уже на Сахалин попал... А ещё я тогда первый раз в жизни деревья увидел.
Сахалином называется следующий посёлок, формально часть Качгорта, но довольно обособленная:
Даже автобусная остановка здесь другая - деревянный чум. Рядом с ней - источник артезианской воды, к которому народная тропа не зарастает:

30.

[Евгений Тихомиров]

За Сахалином в берег вклинивается ещё один залив Печоры - Лесозаводская курья, отделяющая следующий конгломерат посёлков, группирующихся вокруг Лесозавода. Два кадра Лесозаводской курьи сняты с разницей в месяц - 1 июля и 1 августа, и оцените, как сильно поменялся пейзаж:
Остановка Лесозавод. Рядом баня, которую мы прозвали не иначе как "с раздевалкой через дорогу" - в первый день на её крыльце курили два пузатых мужика в полотенцах и женщина с голой грудью.
Лесозавод вообще суров, и Крайнего Севера в нём куда больше, чем в Городе, Качгорте или Искателеях:
Непосредственно на Лесозаводе мы и жили по дороге "туда" - у Петьки и Наташи sevprostor тут, во дворе автосервиса, зимовала лодка. Они с Олей прибыли на день раньше меня, и Оля обнаружила, что здесь негде поставить палатку - перед автосервисом балаган пугал бы клиентов, а в глубине промзоны одинокой женщине ночевать было как-то тревожно. К моменту моего приезда Ольга успела договориться с автосервисом, чтобы нас пускали на ночь в его отапливаемое помещение, и это чуть не стоило нам конфликта в команде: я сам уже обжигался на этой особой полярной этике, когда люди помогают нуждающимся практически безотказно, но всё это лежит на совести просящего. Проще говоря: мы спрашиваем у ребят из автосервиса, "где тут можно переночевать?", и ребята оставляют нам на ночь открытую дверь, включённые обогреватель и даже вай-фай, разрешают сдвинуть лавки в диван, да приглашают вернуться следующей ночью, а про себя думают "ну что за люди? не подготовились, а нам теперь с ними нянчиться!". Так на Севере заведено: если человек нуждается в помощи - ему стараются помочь, даже если видят, что он сам схалявил - потому что в тундре или холодном море ценой твоего отказа может оказаться чья-то жизнь. За помощь здесь не просят обычно награды и не говорят о доставленных неудобствах, а потому гостю Крайнего Севера очень легко самому того не заметив сесть местным жителям на шею. Здесь надо крайне осторожно даже не просить, а просто выражать намерения и нужды; самому понимать, что за помощь честнее благодарить не словом, а делом или подарком; и слышать чужие выражения нужд и намерений, на самом деле являющихся просьбами уже к тебе. Петька и Наташа это понимали на уровне рефлексов и потому сами превратились в северян, я это понимал на уровне теории, а Ольга - обожглась, как и многие прибывшие на Север впервые.
Как такового лесозавода уже давно не существует, въезд на его огромную площадку свободный, и занята она всякой всячиной - автосервисами, складами, магазинами, общежитиями... Кое-где ещё стоят трелёвочники, таскавшие по заводу брёвна:
У причала - штабеля досок и бруса, но я так и не понял, пилят их здесь или просто выгружают:
Фактически Лесозавод - это ещё один порт, и даже один из трёх нарьян-марских автопаромов швартуется именно здесь:
На здешнем пляже вместо песка - опилки:
А над пляжем - сотня метров деревянной мостовой:
И самое удивительное на Лесовозаводе то, что именно с него начинался город. В промышленных масштабах рубить лес в бассейне Печоры да вывозить его по Баренцеву морю начали в 1860 году капитан Павел Крузенштерн (сын "Человека и Парохода") и купцы Василий Латкин и Михаил Сидоров, в 1862 году учредившие для этих целей Печорскую компанию. К концу века к делу подключился магнат-исследователь Александр Сибиряков, а там и иностранцы подтянулись - в 1901 году на месте нынешнего Морпорта возник лесозавод "Норд-Русской компании" шведа Альфреда Лидбека, а в 1903 году норвежец Мартин Ульсен основал лесозавод "Стелла-Поларе", пару лет спустя выкупив производство у соседа-конкурента. Появление лесозаводов сразу привлекло купцов из уральской Чердыни, не первый век работавших в Пустозерске, и на месте нынешнего Города возникла деревенька с донельзя северным названием Белощелье.
Туда, впрочем, жизнь сместилась несколько позже: "Стелла-Поларе" был настоящим индустриальным гигантом, самым северным в Российской империи - к 1910-м годам здесь трудилось более 1000 человек, работало 10 пилорам, у завода был собственный флот из 8 пароходов (7 из них были винтовыми), в посёлке имелись школа, больница, телефон и почта, театральный кружок и даже синематограф. Будущий Нарьян-Мар стал достаточно пролетарским местом и для рабочего движения, которое возглавлял ненец Григорий Хатанзейский. Однако история Печорского лесозавода не была непрерывной - в 1918 году "Стелла-Поларе" почти полностью уничтожил пожар, и "за главного" осталось Белощелье. Восстановить производство удалось лишь в 1927-29 годах. Зато в войну Печорский лесозавод имени Хантанзейского успел поработать верфью, выпуская кавасаки - небоьшие деревянные парусно-моторные суда, тип которых, судя по названию, зародился в Японии (судостроительная компания "Кавасаки" там известна с 1878 года), и первые 8 судов (из 53 построенных в 1942-48 годах) не ловили рыбу, а высаживали десанты на мурманских берегах. Прекратил своё существование Печорский лесозавод в 2010 году, а название "Стелла-Поларе" в нынешнем Нарьян-Маре известно в совсем другом качестве - как местная марка пива.
И тем не менее от норвежского лесозавода осталось две или три краснокирпичные постройки начала ХХ века - кочегарка, гараж (он же силовая станция) и ремонтно-механическая мастерская (она же лесопильный амбар). Старейшие здания города, и наверное самые северные в России памятники дореволюционной промышленной архитектуры:
А в общем жизнь идёт. Вот старая школа для рабочих "Стелла-Поларе" (1905):
А вот новый детский сад в посёлке Лесозавода:
Другие посёлки этого конгломерата - Бандарка, Мирный, Новый, Захребетный, ну а дальше дорога приводит в третью группу посёлков, или вернее один большой посёлок Искателей (7 тыс. жителей), в 2005 году административно обособившийся от города. Он вырос из основанной в 1968 году базы геологов, но в краю, где есть Варандей, Хановей, Валей и Тайбарей так и напрашивается произносить его название как ИскателЕй. Увидев на въезде нечто на гусеницах, я машинально подумал, что это вездеход... но нет, тут, как на Земле, встречает танк, поставленный в 2015 году к 70-летию Победы.
От танка вдоль промзоны ведёт улица Монтажников, и на другом её конце у поворота к центру - деревянная часовня:
За поворотом на бульваре - памятник Петру и Февронии, эти веяния дошли даже сюда. А вот яблони в цвету - искусственные, по сути дела просто фонари:
Улица Монтажников огибает промзону:
Центр Искателей - между этой промзоной и рекой, вдоль короткой и прямой улицы Губкина:
В центре Искателей - небольшая площадь с парком, несколькими магазинами, автобусной останавкой и выцветшим рекламным щитом, года три назад призывавшем собирать гуманитарку для Донбасса.
Обратите внимание на вывеску: в Нарьян-Маре целых две сети магазинов, торгующих олениной - "Ерв" специализируется на полуфабрикатах, а "Олешек" - на колбасах (лучшая по сочетанию цены и качества - "Чесночная") да консервах (самые интересные - оленина в брусничном соусе). Сам же мясокомбинат находится в Бандарке за лесозаводом, и в общем оленина да морошка - кулинарные бренды Нарьян-Мара. Говорят, всё это активно закупают финны, а потому и закупочная (то есть минимальная приемлемая для местных жителей) цена на морошку скорее финнская - 600 рублей за килограмм.
На заднем плане внушительное здание - администрация Заполярного района, центром которого и является Искателей. Интересное же здесь то, что район во всём Ненецком округе ровно 1, то есть из Искателей управляется та же территория, что и из Нарьян-Мара. Однако обязанности у них разные, и как я понял из общения с местными, доходами занимается округ, а расходами - район, что в общем удобно всем, кроме обитателей ветхого жилья в дальних посёлках и прочих маленьких людей из захолустья.
А слегка на отшибе пристроился район Тиманской Экспедиции, и ставший нашим пристанищем на обратном пути - вертолёт с Вайгача привёз нас в город в субботу вечером, паром ушёл в субботу утром, и следующего парома предстояло ждать до среды. Здесь находится хостел "Агат" (на самом деле мини-гостиница с двухместными номерами по 1100 рублей с человека) и практически напротив него сдающее койки туристам (по 600 рублей) общежитие "Вахта-80" с 4-местными комнатами. У "Агата" был вай-фай, и потому я предпочёл "Агат". Я знал о нём и по пути "туда", но со свежими силами настроен был на палатку или случившуюся койку в автосервисе; а на обратном пути так устал, что за чистую постель, быстрый вай-фай и душ я почти без колебаний был бы готов отдать и вдвое больше. В "Агате" мы были единственными постояльцами, и большую часть времени я пролежал в кровати с ноутбуком на коленках, на первый день бесцельно листая интернет, а в последующие два - прорабатывая маршрут для следующего путешествия. На самом деле в плане ночлега Нарьян-Мар - город трудный: слишком богатый для дешёвых гостиниц и слишком маленький для развитой культуры вписок (есть тут какая-то одна каучсёрферша, но я каучем так и не научился пользоваться). Петька дал нам полезный совет: в небольшом городе что бы то ни было - ночлег, услуги или оказию - очень просто находить через городскую группу объявлений вконтакте.
В следующей части вернёмся на Лесозавод, к пробуждавшейся от зимней спячки лодке "Амдерма-24". Пора уже рассказать об экспедиции в целом!

[Евгений Тихомиров]

И еще одна удивительная зарисовка суровейшего дикого северного края побережья бухты Лямчина
https://varandej.livejournal.com/885700.html
Бухта Лямчина. Часть 2: одинокая изба и Талата-река
На узком проливе за показанным в прошлой части Большим Цинковым островом мы провели неделю - там старый ненец Андрей Рудольфович Вылко живёт в покосившейся избе за сорок километров от ближайшего посёлка, и мы ненадолго стали его гостями. Здесь же - про поход на скалистую реку Талата вдоль побережья бухты Лямчина.
Вот уже третий пост подряд я начинаю с нашего прихода в бухту Лямчина в лучах полуночного солнца - она образует своеобразный фасад Вайгача к внешнему миру, и два Лямчиных носа с разных её сторон - как пилоны ворот. Мы обогнули Большой Цинковый, из скал которого на нас смотрело множество каменных лиц, и вот за очередным утёсом показалась изба, которую я сперва принял за большой валун. Приглядевшись через ультразум фотоаппарата (который использую вместо бинокля), я предположил, что изба заброшена, так как стояла она накренившись, словно судно на волне, а крыша её казалсь дырявой. Но вот у избы мы различили маленькую тёмную фигруку человека, и почему-то мне сделалось в тот момент страшно - мы неделю не видели других людей, а как замечал герой какого-то старого фильма-робинзонады, "человек - не только самое доброе, но самое опасное существо на свете". В Нарьян-Маре, тем более, про одного из отшельников вайгачских изб нам рассказывали, будто он болен туберкулёзом и когда-то кого-то убил в пьяной драке, и вот не тот ли человек вышел на жужжание нашего мотора? А услышал он нас явно за километры - в здешней особой первозданной тишине, наполненной плеском волн, свистом ветра, лаем собак, криками птиц любой механический звук слышен очень отчётливо.
Из наклонной печной трубы пошёл тонкий дымок, а помимо человека, мы различили у избушки и собак, и я всё не мог понять, сколько же их. Наташа sevprostor бросила якорь, Петька отвязал байдарку, и через несколько минут вдвоём с ним мы ступили на галечный берег. Человек оказался невысоким и щуплым стариком с маленькой седой бородой, одетым в камуфляж, шапку и резиновые сапоги. Мы поздоровались, представились - Илья, Пётр, а он еле слышно ответил - Андрей. Он вообще говорил очень тихо и не слишком внятно, потому что какой смысл здесь говорить громко? Петька от всего экипажа подарил Андрею пакет махорки (позже пожурив нас с Ольгой, что сами не купили табак - здесь это первоклассная валюта), мы немного рассказали о себе и спросили, можно ли поставить палатку. Андрей указал нам место под скалой, и на месте этом трава была примята - немногочисленные, но яркие гости Вайгача почти неизбежно попадают к Андрею.
Андрей спросил, нет ли у нас парацетомола, так как у него уже не первый день болит голова, и узнав, что нет, больше для очистки совести поинтересовался:
-А выпить есть?
-Не, нету! - ответил Петька, улыбнувшись.
-Чтоб туристы - да без выпивки? - понимающе усмехнулся Андрей, и более не возвращался к этой теме.
Что же до собак, которых я пытался посчитать с лодки, то их оказалось не две, не три и не пять, а 13 во главе с белым, похожим на волка вожаком по кличке Чех. Клички у Андреевых собак в основном географические - Ямал, Магадан, Лаврентий, и будущего Ямала нашли щенком в гусином гнезде (то есть - в яме), а будущий Лаврентий, только оказавшись у Андрея, умудрился стащить и съесть пакет лаврушки. Собаки для Андрея - и друзья, и охрана, и охотники, и рабочие, но какими бы грозными они ни казались, мы быстро поняли, что нам не стоит их бояться. Андреевы собаки закручивали до изнеможения и хватали за пятки белых медведей, насмерть рвали друг друга, и визит Андрея в посёлок неизменно сопровождается потерями среди тамошних собак и кошек, но к человеку у этой своры уважение абсолютное, и лай они поднимали не агрессивно, а скорее в качестве сигнализации: "кто-то идёт!". И Андрей на их лай выходил из избушки всегда, потому что эти собаки не лают впустую.
Поэтому, конечно же, когда они подняли шум ночью - мы тут же встали выяснять его причину, и среди поджарых остромордых псов вдруг обнаружился лохматый, как игрушечный, Стёпа. Большинство собак Андрея - кобели, но есть у него и пара сучек - большая и самодовольная Барселона (её Андрей назвал в честь любимой футбольной команды), спокойная в уверенности, что к ней сами придут, и очаровательная ласковая Найда, ещё не изжившая девичьей привычки сводить кобелей с ума. Вот к ним-то и наведался с лодки городской щёголь, сумевший по такому делу переплыть полукилометровый пролив. Но ещё сильнее он явно рисковал на берегу, и Андрей с Ольгой изловили его, не дожидаясь драки, да посадили на цепь - гости к Андрею часто приходят со своими собаками, так что рядом с нашей палаткой нашлась и специальная привязь. Стёпа всю ночь скулил на разные голоса и даже пару раз гавкнул (так-то он уникальная собака, которая не умеет лаять), а утром Найда откровенно дразнила его, подходя сантиметров на пять дальше, чем Стёпу отпускала цепь...
Проснувшись с утра, мы увидели вдалеке миражи:
А Андрей, выйдя на лай, сразу позвал нас завтракать. Но чай выпился быстро, а разговоры говорились долго - живя в тундре, Андрей успел обрасти огромным количеством удивительных для городского человека историй. Например, о белых медведях, не раз осаждавших его избу. Чаще всего от "мишек" его защищали собаки, но как-то ему удалось обратить зверя в бегство, хватив его по носу лопатой - нос у медведя мягкий и болезненный, и вдобавок медведь просто не привык к отпору, поэтому от удара просто развернулся на месте и с той же скоростью побежал в противоположную сторону. Но обиды не забыл и попытался отомстить: на следующий день Андрей, подходя к уборной, уже открыл дверь, но вдруг от чего-то и передумал и вернулся в избу, а через пару минут услышал треск и выглянув, обнаружил безразменую медвежью задницу, торчащую из проломленной будки. О том, что есть "арктические медведи", с человеком не знакомые и на него не нападающие, и есть "помойные медведи", привыкши видеть в человеческом жилище лёгкую еду, мы узнавали тоже от Андрея.