[Евгений Тихомиров]

Народ здесь приветливый, гостеприимный и влюбленный в свой поселок. Мы же сразу попадаем впросак. В ответ на вопрос: кому можно сдать на хранение лодки? — раздается дружный хохот. Выясняется, что лодки здесь вообще никто не охраняет, хотя их более шестисот. Моторы хранятся в лодках.
Нам пора уходить в свой лагерь: небо затягивают темные, грозовые тучи. По уже довольно высокой волне, на полном газу, словно торпедные катера, быстро исчезаем в затоне. Часа через полтора (только успели приготовить ужин) разразился ураган. Палатку метало во все стороны, вырывало колья, оторвало угол крепления. Дождь полностью застлал противоположный берет, огромные волны катили по почерневшей до жути Колыме.
22 июня мы запланировали возвращение домой. С утра предстояла процедура заправки, которая из-за ряда осложнений (талоны рыночного фонда здесь почему-то оказались не в почете) отсрочила отправку до следующего дня.
Но уже в полдень 23-го прощаемся с Зырянкой.
Лодка моя шла тяжело, нудно выбираясь на глиссирование. И причиной тому оказалась вовсе и не загрузка, как мы предполагали, а мотор.
В этот день мы с трудом прошли километров пятьдесят. Изводили многочисленные остановки из-за мелких неполадок.
Пятнадцатый раз за эту поездку укладываемся спать в лодке. При одной только мысли об этом начинает судорожно сводить челюсти. Чтобы лечь спать, нужно достать из рундуков груду различных подстилок, одеял, одежды. Затем, непременно до блеска вычистить внутри лодку, постелить все это, натянуть тент, законопатить малейшие щели, отделить пологом баки с горючим, чтобы не пахло, вытравить всех комаров — и лишь тогда можно лечь, не имея при этом возможности вытянуть ноги. На все эти приготовления уходило час-полтора/ И несмотря на это, палатку мы все же ставили редко.
До Оройка шли целый день. Я все время плыву позади лодки «ПК-5» тыркаясь то в один, то в другой берег, чтобы поковыряться в моторах. Это в конце концов переходит уже в привычку, и мне хочется залезть в их «потроха» даже тогда, когда этого совершенно не требуется...
Наконец ночью, где-то в сорока километрах от Оройка, я обнаруживаю, что пробита бобина.
На берегу «военный совет». Принимаем боевое решение: идти обратно до Оройка и там любыми путями доставать бобину. Сказано — сделано. Полностью разгружаем вторую лодку и настолько поспешно уходим, что забываем на берегу сумку с инструментами. А если поломка и на этом моторе? Даже нечем открутить гайку... Ладно, бог даст, пронесет! Летим дальше.
Километров через двадцать в бинокль различаем прилипший К берегу катерок с баржей. Есть грамм надежды! Будим старшего — механика Шишкина. До сих пор удивляюсь его сообразительности: разбудить безмятежно спящего человека в четыре часа утра, что-то бубнить ему о каком-то несчастье, о чем-то просить... А он понял, и через несколько минут в руках у нас была бобина. Спасибо, Шишкин!
С бобиной за пазухой летим обратно к своим. Подъехав, тут же падаем спать — уже пять утра.
Мотор завелся с одного рывка. Идем хорошо. Вошли в стремительный перекат. Против течения лодка стоит почти на месте. Видим, как из-за поворота на нас идет огромная самоходка-наливник. Ее неудержимо несет течением. Возле правого берега по воде шлепают страшные топляки. По левому — опасная мель — уйти некуда! А самоходку, развернув почти поперек, все стремительнее затаскивает в узкий поворот, преграждая нам путь...
Я чувствую, как потеют ладони... Метров за пятьдесят, самоходка (ее нос уже возвышается трехэтажной громадой) медленно разворачивается и идет мимо нас по топлякам. Разошлись... А я еще долго не могу перевести дух.
Минут через пятнадцать настигаем вторую лодку. Там возятся с мотором: лопнула тяга газа. А нашу неожиданно выносит на глиссирование. Моторы ревут ровно, в унисон. И газ не полный, но идем просто отлично! Значит, заработали все цилиндры... Через некоторое время попадаем в какой-то лабиринт, где повороты следуют один за другим. Стремительно настигаем идущие впереди две «казанки». Они, хотя водители и видят нас, с фарватера не уходят. Приходится обходить, прижавшись к опасному обвалившемуся берегу с топляком.
При обходе одна из «казанок» пытается прижать нас еще ближе к берегу. Я машу рукой, но в ответ черная кудлатая борода на «казанке» трясется от смеха: доволен... И вдруг мы видим, как ее мотор вылетает из воды и глохнет. Удар был крепким, вряд ли уцелел дейдвуд. Но почему-то совсем не жаль...
Какой-то тонкий и нудный звук в моторе вынуждает остановиться. Снимаю стартер: гребенка в порядке. Долой крышку блока и глушитель! Кажется, и с поршнями все нормально. Идем дальше. Появляется легкий стук... Идем хорошо — вверх по течению что-то около 40 км/ч. Начинает стрелять карбюратор. Треск то утихает, то усиливается. Прикидываю в уме, что лучше не останавливаться, а идти сколько можно. При серьезной поломке все равно ничего не сделаю: ни одной запасной части, кроме входящих в комплект. По этому поводу в адрес Подольской базы Посылторга за эту поездку было отпущено не одно крепкое слово. Начали писать туда за год и получили — две свечи и резиновые вкладыши для винтов. И все!
Мотор наконец на полном ходу глохнет и его отбрасывает на защелки. Кидаюсь к нему, щупаю: перегрева нигде нет... подбираемся к берегу и оказываемся на том же самом месте, где делали первую остановку. Значит, до Ала-Уряха 47 километров! А до последней бочки с бензином — 5.
Колымчанка-2» возле буруга
Разбросив на берегу мотор, устанавливаем причину: полетел подшипник шатуна. Это уже катастрофа... Собираем винтики и гаечки от мотора в мешок. Подпиливаем и вырубаем кронштейн и подвигаем сколько можно второй мотор ближе к центру транца.
Снова мотор ревет на полном газу, а мы почти ни с места. Около двух часов молотим по одному перекату.
Своих догнали у последней бочки с бензином, когда уже было утро. Все спали. Часа через три пошли на последние сорок километров до Ала-Уряха, где мы могли считать себя Дома, и за восемь часов одолели эти самые «веселые» километры.
Итак, позади 1200 километров и 22 дня трудного, но увлекательного пути. И сейчас, когда прошла в теле усталость тех дней, начинаем лелеять мечту — дойти до Ледовитого океана.