[Василич]

Как нитка вьётся за иглой,
Так буду я тебе подвластна,
На просьбу стать твоей женой
Я отвечаю: да, согласна!
Услышав искреннее «да»,
В пылу взаимного влеченья,
Он целовал её в уста,
Отдавшись сладостным мученьям.

Когда затих любовный пыл,
Под шёпот волн уснул Данила,
А Ильга у небесных сил,
Благословения просила.
Впервые в жизни дочь тайги
Не к духам – к Богу обратилась,
Нательный крестик сняв с груди,
Христу с усердием молилась.

***
Шаман Елдан был одержим
Нечистой силой от рожденья,
От коей тени рядом с ним
Витали, словно приведенья.
Врагам по ветру порчу слал,
Соседям вечно строил козни,
Других шаманов умерщвлял,
Вонзая в сердце кукол гвозди.

Из старой высохшей ветлы
Срубил фигуру истукана,
Не видя в том большой хулы,
Сказал, что он – хранитель стана.
Назвав его «Обской Старик», *
Глазами рыбьими украсил,
И, словно тот свирепый бык,
Рогами лоб обезобразил.

Камлая, тело покидал,
Но наблюдал за ним снаружи,
А внутрь демонов пускал,
Чтоб те решали его нужды.
Шаману часто не везло,
Хотя гремела о нём слава,
Поскольку вся родня его
Кровосмешением страдала.

Порок не зря калечил тех,
Кто издевался над природой,
Плодя в отместку за их грех
Умалишённых и уродов.
Сваты, тревожа вновь, и вновь,
Уже не раз травили душу,
Но дочь, смешав родную кровь,
Могла в семье родить кликушу.

И, вдруг, как гром средь бела дня,
Молва по чумам пробежала:
– "С рыбалки Ильга привезла
Данилу беглого с канала!"
Поняв, что это неспроста,
Шаман подпрыгнул у чувала, *
Да так, что трубка изо рта
В огонь, пылающий, упала.

– «Привет, Данилка дорогой!
Тебя на стройке, право слово,
Не укусил ли клещ худой,
Коль навестил меня, седого?
Ты в чум прохладный проходи,
Усталый вид твой нас пугает,
А хочешь – ляг и отдохни,
В ногах ведь правды не бывает".

Но тот шамана перебил:
– «Прошу, Елдан, не торопиться.
Ты мне у речки предложил
На старшей дочери жениться.
Так вот, момент такой настал –
Беру я дочку твою в жёны,
И как у речки обещал,
Прошусь в зятья и бью поклоны».

Шаман чуть было не упал
От предложения Данилы.
Обняв его, он закричал:
– «Согласен я, Данила, милый!»
Собрав на радостях родню,
И, объявив своё решенье,
Что плотник беглый – зять ему,
Из чума вынес угощенье.

Подали суп из глухаря,
В брусничном соке осетрину,
Стерлядку, нельму, два гуся,
Муксун копчёный, солонину.
Всю ночь у жаркого костра
Хмельные гости дружно ели,
И вплоть до самого утра
Под «монопольку» * песни пели:

– "Иду я по лесу зелёному.
Собака бежит впереди.
Там есть ручей,
Куда приходит пить большой сохатый.
Сел я и жду зверя.
Темно стало, я ничего не вижу.
Но вот затрещала земля, и идёт он.
Я выстрелил – и попал!"

Глава четвёртая

Ещё задолго до Петра
Российским северным соседом
Считалась Пегая Орда
Остяко-Кетских самоедов. *
Свою историю она
Вела от угро-финских предков,
Немногочисленной была,
Но коренной сибирской веткой.

Когда Ермак разил татар,
Орда сражалась у Нарыма,
Держа Московии удар,
Как Спарта древняя от Рима.
Четыре сотни остяков,
Ведомых в бой селькупом Воней, *
Остановили казаков,
Не подчиняясь царской воле.

Кучумский данник Таузак, *
Известный всем, как вор отпетый,
Сказал, что царь, хотя и враг,
Достоин славы и победы,
Что, мол, селькупский псевдобог
Дал указание шаманам,
Чтоб род селькупский выжить смог,
Без боя сдаться христианам.

Но, как бы ни был грозен враг,
Ордынцы бились так умело,
Что их охотничий тесак
Устал рубить казачье тело.
Уж вороньё из синевы
На пир кровавый устремилось,
Уж пали лучшие сыны,
Но не сдались врагу на милость.

Тогда из ружей казаки
Селькупской кровью лес залили,
С тех пор и платят остяки
Пушной ясак царю России.
Он брал одиннадцать с души,
А воеводы – двадцать шкурок,
Из-за чего остяк в глуши
Терпел нужду от самодуров.

Князцы, держа в узде народ,
От орд татарских моду взяли:
Кто долг не отдал им за год,
На год в холопы забирали. *
Цена в Европе на меха,
Что красовались на вельможе,
Чего уж там таить греха,
Аж, в триста раз была дороже.

Не ведал письменность язык,
От пьянства нравственность упала,
Вся жизнь извечных горемык,
Как ни печально, угасала.
Ни воеводам, ни князцам
Народ таёжный был не нужен,
Коль губернатор, стыд и срам,
И тот с мозгами был не дружен.

Сибирью правил в те года
Потомок Рюрика, боярин,
Когда-то близкий друг Петра,
Известный князь Матвей Гагарин.
Готовясь тайно оторвать
Сибирь от матушки России,
Он вознамерился в ней стать
Великим ханом и мессией.

Из древних капищ остяков
Изъяв всё золото шаманов,
Царю дал тридцать сундучков,
Себе возами брал обманом.
Своим – урок, врагам – на страх,
В угоду бедному народу,
Распяли князя на цепях,
В укор гагаринскому роду.

Народ таёжный ликовал,
Санкт-Петербург палил из пушек,
А царь под музыку справлял
Помин души, пия из кружек.
Весь род Гагаринский сидел
На тех поминках устрашённый,
Чтобы никто уж не посмел
Предать царя и люд крещённый.

От предков дальних остяки
Шаманский культ считали главным,
Но, под давлением Руси,
Народом стали православным.
Скрывая в тайне имена,
Под русским именем крестились,
И, проклиная времена,
Кресты нательные носили.

Геройский помня путь Орды,
Они порой восстать пытались,
Но, дальше сборища толпы,
В борьбе за власть не поднимались.
Не раз, поверженные в прах,
Они зализывали раны,
А власть над ними в племенах
Князцы держали да шаманы.

Глава пятая

Желая зятю угодить,
Чтоб не подался в староверы,
Шаман решил его сразить
Дарами, данными без меры.
Купил курковое ружьё,
Поправил травами здоровье,
Капканы сделал на зверьё,
И дал охотничье угодье.

Ружьё Даниле он купил
В «Мануфактуре» на канале,
Где кто бы, что бы ни спросил,
Купцы за всё три шкуры драли.
Уткнув приклад в дощатый пол,
Собольи шкурки рядом клали,
Когда ровнялся с горкой ствол,
Ружьё барыги отдавали.

Данила, впрок, набравшись сил,
Избушку новую построил,
В тайге сохатого убил,
Орех кедровых заготовил.
Мечтая денег накопить,
Решил пушниной заниматься,
По-христиански чтобы жить,
Намеревался обвенчаться.

А Ильга павой расцвела,
Пред ним на цыпочках ходила,
Была мила и весела,
За что любил её Данила.
Припасы делая к зиме,
Рвала чернику на болоте,
Солила рыбу в тузлуке, *
С утра до ночи – вся в работе.

И, вдруг, откуда-то из туч,
Она услышала упрёки
О том, что рок судьбы могуч,
И всё имеет свои сроки:
– «Ты мне с рожденья отдана,
А спишь в постели с русским мужем.
Очнись, неверная жена,
Тебе не муж, а бубен нужен!»

Внезапно голос замолчал,
Как будто в нём погасли свечи,
Он только в Ильге прозвучал,
Никто другой не слышал речи.
Забыв домашние дела,
Она к Елдану прибежала,
И, от волнения дрожа,
О страшной вести рассказала.

– «Не надо, Ильга, так роптать
На рок судьбы, что с детства знала,
И забывать, как в родах мать
С тобою вместе умирала.
Чтоб вас тогда от бед спасти,
Поклялся я, восстав пред духом,
Что дар шаманский примешь ты,
Не то земля мне будет пухом.

Ведь это был никто иной,
Как бог Торум, который, зная,
Что я шаман в роду седьмой,
Мне объявил, что ты – восьмая.
Смири пред духом свою страсть,
Иначе я сгнию в могиле,
Лишь он над всем имеет власть,
А христианский Бог бессилен.

Но я не знал, что он тебя
Венцом безбрачия стреножит,
Из любопытства никогда
К нему не лез я, вон из кожи.
Ты вот что, Ильга, в лес беги.
Русак поплачет и смирится,
Но с духом спорить не моги,
Иначе он в тебя вселится».

У Ильги с губ сорвался стон:
– «Я не могу Данилу бросить!»
– «А, ну-ка, дрянь такая, вон! ¬¬¬
Тебя Торум об этом просит!»
Простившись с мамой, через час,
Она к болоту прибежала,
Когда последний луч угас,
Упала в мох и зарыдала.

Глава шестая

Где катит воды Енисей,
Укрыв себя седым туманом,
Где в царстве гнуса и зверей
Тунгусы* жили летним станом,
Где гордо высилась скала,
Как неприступная богиня,
В избушке женщина жила
С красивым именем Устинья.

Она имела редкий дар –
Причины всех событий видеть,
Снимала порчу, боль и жар,
Стараясь мухи не обидеть.
За ложь, разбой и воровство
С людей взыскала очень строго,
Тунгусы, все до одного,
Считали дар её от Бога.

Пришёл однажды к ней старик
И говорит: «У нас воруют.
Из сеток, кто-то из своих,
Всю рыбу вытащил вчистую».
Устинья, зная тех воров,
Им руки путой* повязала,
Тунгусу старому улов
К утру найти пообещала.

А в это время у котла,
Два брата, Васька, да Ерошка,
Со вкусом ели осетра,
Уху прихлёбывая ложкой.
И вдруг, как будто не свои,
Их руки в воздухе застыли.
Поняв, что кара – за грехи,
Они к Устинье поспешили.

Держа ладони у виска,
Душевно каясь в согрешенье,
Два непутёвых мужика
Молили слёзно о прощенье.
Устинья, стукнув по столу,
Сказала: «Больше не воруйте,
Иначе людям расскажу,
Тогда меня не обессудьте!

Даю родительский совет: