Все домашние заботы оказываются далеко, с каждым днем их все больше заслоняет море. Д
Итак, «Морсан» вышел в Балтийское море. По мере того как всходило солнце, усиливался ветер, увеличивалось волнение. Очень скоро яростные удары волн стали такими жесткими, что пришлось сбавлять газ. В заливе такой мощной волны видеть не приходилось. После очередного броска с гребня один из цилиндров перестал работать, скорость упала. Повернули к берегу. Волны довольно сильно подталкивали «Морсан» к дюнам, стремясь во что бы то ни стало развернуть его боком и расправиться с ним, стоило немалого труда удерживать лодку на заданном курсе.
Перед спуском на воду Перед спуском на воду Внезапно налетевший сзади «девятый» вал так тряхнул нас, что Эрик упал, выпустив весло из рук. Он поднялся, что-то крича, но в таком шуме что-либо разобрать я не смог. Последовал новый, еще более мощный бросок. Взлетев на самую высокую точку гребня, мы покатились вниз с такой скоростью, что, по-моему, начали глиссировать. Следующий удар был совсем другим — сели на мель. Одновременно оба прыгнули за борт и, барахтаясь по грудь в воде, вытащили «Морсан» на берег. Осматриваем корпус. Центральная лыжа в местах притыкания к днищу дала трещину (вероятно, задели валун), но ничего страшного — попробуем дотянуть до Вентспилса, там отремонтируем. Просушив одежду и поужинав, гуляем — осматриваем берег, представляющий собой гигантский музей отбросов человеческой деятельности. Чего только здесь не встретишь! Валяются присыпанные песком бревна и ящики, обрывки стальных канатов, пластиковые шары, бутылки, шляпы, обувь различного размера и фасона. Из газет я, конечно, знал о загрязнении Балтийского моря, но то, что увидел здесь, по-моему, неизвестно тем, кто относится к этой проблеме неравнодушно... 28 июля. Быстро дошли до Вентспилса, пополнили запасы и, несмотря на хмурое серое небо, не зная прогноза (радио не работало), отчалили. С проходящей мимо яхты что-то кричали, но мы подходить не стали, дали полный газ. Лишь спустя некоторое время стало ясно, что добрые люди пытались нас предупредить о надвигающемся шторме. Миновав гигантские волноломы, сразу почувствовали чересчур свежую погоду. Скорость развить так и не удалось: «Морсан» врезался в гребень и не мог вскарабкаться на волну. Так мы и шли в промежутках между волнами, лишь изредка дергаясь вперед до очередного крутого барьера. Высота волны постепенно достигла 2—2,5 м. Тут уже не могло быть и речи о глиссировании. Лодка то и дело срывалась с гребня и летела в «пропасть», поднимая тучи брызг. Вещи погружены. Хватит ли мощности вывести лодку на глиссирование? Вещи погружены. Хватит ли мощности вывести лодку на глиссирование? Когда основной бензобак опустел, а остаться без хода в такой ситуации совсем не хотелось, было решено выбрасываться на берег. Благодаря кое-какому накопленному опыту высадка прошла благополучно. И своевременно, ибо сразу после этого начался настоящий ураган. Крупные капли дождя хлестали по лицу, костер не удалось развести и мы, наскоро соорудив на обрыве палатку, улеглись спать. Как потом выяснилось, скорость ветра достигала 30—35 м/с. Пока мы ежились в палатке, пытаясь согреться, всего в паре сотен километров от нас, в районе Пярну, ураган одну за другой переворачивал яхты... Нашему «Морсану» тоже порядком досталось. Ночью лодку развернуло боком к волне, стало заливать водой, вбивать в песок. Лобовое стекло оказалось переломано. Наутро пришла помощь — приехали пограничники, но все равно вырвать «Морсан» из песка силой не удалось. Оторвав обе ручки для переноски лодки, мы эту затею оставили. Вдобавок выяснилось, что действуя рычагом, мы незаметно проломили обшивку; теперь через пробоину начала постепенно выпиваться вода. Вечером следующего дня, когда прибой немного стих, мы принялись вычерпывать из лодки воду, перемешанную с песком. Постепенно наши неимоверные усилия стали давать положительный результат. Больше того, из-под наносов песка стали появляться казавшиеся навек потерянными вещи. Очистив корпус, мы перевернули его, просушили, тщательно заклеили трещины и пробоину. Выйти в море, однако, не удалось: погода лучше не стала. Пять тревожных дней проводим мы на берегу вблизи тихого поселка Юркалне. Вся наша жизнь береговых бродяг проходит под монотонный грохот прибоя, в котором по ночам чудятся пролетающие над самой палаткой реактивные истребители. Появляется ощущение, что мы живем здесь месяц. Все домашние заботы оказываются далеко, с каждым днем их все больше заслоняет море. Доброе и жестокое, наивное и коварное, никогда не показывающее своего истинного лица — оно всегда в движении. И движение это само по себе создает прекрасную картину, которая завораживает. На закате мы с Эриком, свесив ноги с обрыва, подолгу любуемся бесподобным пейзажем. Как поведет себя «Морсан» на волнах Рижского залива? Как поведет себя «Морсан» на волнах Рижского залива? Вечером 31 июля попытались было двинуться в путь. Пока я боролся с мощью прибоя, разворачивая лодку, Эрик пытался завести мотор, но тот неожиданно отказал (это был единственный случай!), и нас аккуратно вынесло обратно на берег. «Привет» винить было нельзя: в карбюратор каким-то образом просочилась вода. Эта неудача нас подкосила. Чтобы наверстать упущенное время, заказываем машину и перебрасываем «Морсан» в Лиепаю. Здесь неожиданно застреваем в ожидании проверки документов и получения разрешения на дальнейшее следование морским путем (срок действия нашего пропуска кончился). |
Откуда мы могли знать о существовании нигде не показанного канала Сабрина, соединяюще
На море штиль, надо бы плыть и плыть, но в тот день мы так и не успеваем оформить бумаги. А на завтра, как назло, снова начинает штормить. И прогноз на ближайшее будущее не оставляет места надеждам. Похоже, что добраться открытым морем до Клайпеды, чтобы, как запланировано, войти в устье Немана из Куршского залива, не удастся. Решаем несколько видоизменить маршрут — пройти до Немана по довольно разветвленной здесь речной сети. Уточняем обстановку у местных водномоторников и поворачиваем в Лиепайское озеро, затем входим в речку Барту.
От постоянных дождей уровень воды высокий, за каждым поворотом виднеются выброшенные на берег понтонные мосты, полузатопленные причалы. Местами идти невозможно — сплошные завалы. Мотор натужно ревет, пропихивая лодку через облепленные тиной коряги. Поразительно, что он безотказно работает в этом кошмарном нагромождении препятствий. На одном из поворотов, когда я, сидя на носу на корточках, раздвигал веслом заросли, мы наткнулись на топляк. Пришлось делать сальто. Долго напарник мой корчился от смеха. Поднявшись до литовского городка Скуодас, мы перебросились на приток Немана реку Минию, довольно красивую, своеобразную и отнюдь не обделенную всевозможными препятствиями. Когда мы стаскивали лодку с очередной мели, у обоих возникло подозрение, что по-литовски «миния» значит «мелкая». Вообще, если вы думаете, что плавание по рекам оказалось намного проще морского, то ошибаетесь... «Морсан» кажется маленькой лодкой «Морсан» кажется маленькой лодкой Вот и Неман. С утра 6 августа проходим Советск, заправляемся и мчимся дальше, но постепенно перегрузки от ударов на короткой и крутой неманской волне дают о себе знать — приходится останавливаться и делать капитальный ремонт лыжи. Работаем быстро, но все равно теряем на этом целый световой день. Назавтра сворачиваем на приток — речку Нявежис. Неширокая и извилистая, вначале она «радует» нас привычными мелями, но чем ближе мы подходим к г. Кедайняй, тем идти становится легче. Здесь приходится преодолевать плотину. С оглушающим шумом падает вода. Захватывающее зрелище! С титаническим трудом, разгрузив лодку, затаскиваем ее по бетонным плитам на 6-метровую высоту. Дальше река превратилась в обширную сеть каналов и проток, так что находить верное направление, не попетляв, стало невозможно. У поселка Крекянава ожидало нас новое развлечение: надо было тащить «Морсан» под мостом по каменьям. Течение было настолько сильное, что буквально сшибало с ног, я едва мог удерживать лодку. Прохожие сверху удивленно разглядывали нас, естественно — давали советы. Страдания под этим мостом подсказали мысль: прекратить плавание по негостеприимному Нявежису и нащупать сухопутный вариант пересечения водораздела. Познакомились с добрыми людьми, которые помогли нам всем необходимым и посоветовали, где взять машину. Перевозка лодки и экипажа на приток родной Лиелупе — реку Левуо заняла не более часа. Почувствовав близость дома, мы опрометчиво дали «Привету» полный газ и тут же выяснили, что идти на моторе вообще невозможно — водоросли наматываются на винт. В итоге пришлось просто сплавляться по течению. Под железнодорожным мостом обнаруживаем довольно приличных размеров очередную водосливную плотину. Разгрузив (для верности) и страхуя тросом, пускаем «Морсан» по течению. Неуклюже перевалив через бетонный слом, лодка наша, вместо того, чтобы отлететь от него, наоборот, «присасывается» к нему. Зрелище ужасное. То и дело лодка тычется в отвесную каменную стену, отпрыгивает, снова разгоняется и снова бьется о бетон. И при каждом таком ударе в нее, естественно, вливается сверху хорошая порция воды. Плотина на реке Минин — одна из нескольких, преграждавших нам путь Плотина на реке Минин — одна из нескольких, преграждавших нам путь Секунду помедлив, я прыгаю в лодку, пытаюсь оттолкнуть ее от плотины, но безрезультатно. Весло вырывается из рук, я едва успеваю его перехватить и вытащить из воды. Эрик тем временем старается при помощи все того же троса вытащить меня из мертвой зоны, но трос лопается, и он прямо в одежде меряет глубину. Вдвоем мы кое-как отталкиваемся от ненавистной плотины, с трудом затаскиваем свое полузатопленное судно на берег и долго не можем отдышаться. На этом, однако, мучения не кончились. Река стала и прямее, и чище, зато начали попадаться лесные завалы и многочисленные бревна, перекинутые с берега на берег. Постепенно в душу закралось сомнение: туда ли мы идем! Удивляло прежде всего странное положение солнца — оно явно светило «не оттуда» — и большое количество мостов, ни одного из которых на карте на реке Левуо не было. Вообще на этой карте много чего не было показано из того, что мы видели своими глазами. Под очередным неизвестным мостом мы капитально причалили и «пошли на разведку», чтобы, наконец, уточнить координаты. Взглянув на указатель с названием реки, я... потерял дар речи: оказывается, мы плыли не вниз по Левуо, а вниз по Нявежису! И если бы сейчас не остановились, то, надо полагать, через некоторое время попали бы на то самое место, где сегодня утром грузили «Морсан» на машину. С трудом мы переваривали эту информацию. Я уж не говорю, что это был удар. Ведь по расчету завтра мы должны были швартоваться дома. Судьбе, по-видимому, угодно было напоследок поиздеваться над нами. Потрясла непонятность происшедшего. Каким фантастическим образом мы своим ходом — водой — смогли попасть туда, откуда выбирались, в полном соответствии с географической картой, сушей на грузовике! Откуда мы могли знать о существовании нигде не показанного канала Сабрина, соединяющего две реки. Уже потом у старожилов мы выяснили, что он был прорыт еще до первой мировой войны вручную для отвода излишней воды во время паводков из Левуо в Нявежис. Канал со временем превратился в довольно широкую протоку, а настоящее русло Левуо сильно заросло, неудивительно, что когда оно незаметно «вильнуло» вправо, мы пошли по Сабрине... После таких сюрпризов мы, вконец измотанные, жили одной лишь мыслью, чтобы как можно скорее все это кончилось. И сделав еще одну «повторную» переброску автомашиной на Левуо, еще через сутки, на 17-й день похода, оказались у родного причала, пройдя в общей сложности 1100 км и израсходовав около 270 л бензина. Время прохождения маршрута было выбрано не очень-то удачно: стоило учесть, что море спокойнее в начале лета (мае, июне). В целом же мы считаем, что поход на лодке, сделанной своими руками, удался. |
Плавание на лодке «Пелла-фиорд» по маршруту Тикси — Хатанга Год: 1991. Номер журнала
А вот перед этим мужественным человеком, Евгением Павловичем Смургисом буквально покорившем на лодке крутые северные реки. прибрежные северные зоны морей невольно и с искренним почтением и уважением снимаю шляпу.
http://www.barque.ru/stories/1991/pe...tiksi_khatanga Плавание на лодке «Пелла-фиорд» по маршруту Тикси — Хатанга Год: 1991. Номер журнала «Катера и Яхты»: 149 (Все статьи) 0 Продолжаем печатать путевые записки нашего постоянного автора — хорошо известного читателям «КиЯ» энтузиаста применения весел Евгения Павловича Смургиса. По публикациям в этом и следующем номерах можно будет познакомиться с ледовым плаванием 1988 года по маршруту Тикси — Хатанга. Это первый этап похода по Северному морскому пути до Диксона, рассчитанного на две короткие полярные навигации. В следующем году продолжить плавание Е. Смургису не удалось. А в 1990 году оно было успешно продолжено и завершилось победой: 14 сентября в редакцию пришла телеграмма с борта атомного ледокола «Советский Союз»: «Пришвартовался ледоколу бухте Неожиданностей Диксона тчк Смургис». Итак, предлагаем вернуться к началу этого беспримерного путешествия в одиночку на весельной лодке по маршруту первопроходцев Арктики. Телеграмма была короткой: «Лодка исправном состоянии тчк Попов». Непосвященному1 она мало что говорила, а для меня была огромной радостью: сомкнулось последнее звено в двухлетней цепи подготовки — давно задуманное и такое заманчивое путешествие состоится! Подготовка к началу похода Подготовка к началу похода Теперь оставалось достать билет и лететь на далекий берег Ледовитого океана к заждавшейся лодке. К моему огорчению, обычный прямой рейс Москва — Тикси оказался отмененным и для начала пришлось лететь на Хатангу, т. е. как раз к конечному пункту маршрута. Точнее, маршрута, запланированного на этот год, поскольку в принципе задумано весельное плавание Ледовитым океаном Тикси — Диксон за две навигации. Хатанга, грубо говоря, на полпути. По расчетам штурмана Василия Галенко (участника двух совместных плаваний на «МАХ-4»), мне, с учетом опыта ледового путешествия 1978 г. в Карском море, когда пробиться к Диксону с другой стороны — с запада — я не смог, выходило, что на рейс до Хатанги 30 суток должно хватить. Итак, с командировкой «Вокруг света» в кармане и 54 кг груза в багажном отсеке лечу на север. После пересадки, уже в самолете Хатанга — Тикси, моими соседями оказываются супруги Дерковские, возвращающиеся из отпуска. Владимир Михайлович — летчик, работал в группе авиационного обеспечения экспедиции «Комсомольской правды» на полюс недоступности, с Севером хорошо знаком. «Что вы, какая лодка? — изумляется он, услыхав о моих планах. — Бухта Тикси освобождается ото льда во второй половине июля...» Чем дальше на север, чем ближе я оказываюсь к месту старта, тем настроение хуже: все меньше и меньше видно озер и речушек, свободных ото льда. Самолет уже начал снижаться, когда под ним потянулась широкая лента Быковской протоки. Это не просто одна из множества проток дельты Лены, а самая глубокая и благоприятная для судоходства протока, заслуженно считающаяся продолжением русла реки до самого Студеного моря. Уткнувшись в иллюминатор, пытаюсь оценить протяженность ее еще не вскрывшейся ото льда части. Получается что-то километров 30—35. Поскольку ждать милости от природы, т. е. сидеть на берегу в ожидании официального открытия навигации, я не собираюсь, становится ясно, что от первоначального варианта — выходить бухтой Тикси и огибать полуостров Быковский «снаружи», морем, придется отказаться. Рассчитывать надо на пересечение полуострова по протокам Быковской и Оленёкской, а для начала эти самые 30—35 км идти по льду — тащить лодку волоком до чистой воды... Первые 25 километров пути пришлось вопочить лодку по льду Первые 25 километров пути пришлось вопочить лодку по льду 18 июня. Вечером этого, по северным меркам, очень теплого (+15°) субботнего дня я ступил на берег, который покинул два года назад. Без труда устроился в гостиницу и сразу же поспешил в управление гидробазы, где хранится «Пелла». Кроме дежурного в здании — никого. Звоню домой начальнику — его нет, в тундре. Не часто здешний климат балует людей погожим летним днем. Раз уж повезло, все двинулись на природу, спеша насладиться солнцем, зеленью, разноцветьем. На улицах люди разгуливают в легких ярких одеждах. Даже не верится, что это на 72° с. ш. Можно подумать — за что людям полярную надбавку платят? Только платят правильно. Кому из вас, к примеру, приходилось в июле видеть ливневый снег, который валит целые сутки? Бухта скована крепким льдом с вмерзшими в него кораблями местной и дальней приписки, а тиксинская ребятня совершает «дальние» плавания в центре поселка — по огромной луже на плоту, сработанному собственными руками. Кстати сказать, лужа — над вечной мерзлотой. Кто знает, может именно так рождаются ледовые капитаны? К чести работников гидробазы надо сказать, что лодка и впрямь оказалась в исправном состоянии. Ремонта никакого не требовалось (вот оно преимущество стеклопластика!). Единственное, что я сделал — укрепил стеклотканью лопасти весел да прорубил в фанерной бортовой полочке отверстия для специального компаса. |
Моторк легко вспарывает зеркальную гладь Большой Туматской протоки, и вот мы уже ступ
24 июня. Гидробазовский вездеход привез лодку на берег залива Неелова. Выгрузили ее прямо на припайный лед. Ледовый старт! За все годы путешествий такого еще не бывало. Начинаю укладывать снаряжение. Загрузился на два месяца автономного плавания (с расчетом на охоту будет и того больше). «Пелла-фиорд» весит теперь 300 кг. И эти 300 кг предстоит для начала волочить по льду...
16 часов. По курсу — теряющаяся в тумане ледовая равнина. Ветер северный 12 м/с, воздух +3°. Поехали! Хоть и не год лошади был, но потянул лодку по льду, что хорошая ломовая лошадь. За час хода отработал оптимальный режим движения: 20 минут — волок, 5 минут — отдых. Погода быстро портится. К порывистому ветру добавляются снежные заряды, сменяющиеся дождем. Вдруг на какое-то мгновение унылая, серая мгла разрывается, пропуская яркий солнечный свет только для того, чтобы высветить впереди гряду торосов, преградившую путь. Вот вам и первое препятствие. Так или иначе, но на двадцатой ходке вымотался окончательно. Пора подкрепиться и отдохнуть. Тащу груженую лодку волоком по льду Тащу груженую лодку волоком по льду При сборах всегда что-нибудь да забудешь! На этот раз «не учел», что на льду нет дров. Выручил баллон с газом. Ставлю его прямо на лед, готовлю горячую пищу. Первая ночная дремота была короткой. Ночная условно, так как сейчас здесь круглые сутки день. Впрягаюсь в лямку. Все отчетливее слышится впереди шум прибоя — ветер ломает лед. На ходу сам с собой обсуждаю план действий. Идти у кромки льда при навальной волне не очень-то приятно. Оказаться раньше времени на воде и выгребать против течения среди льдин? Нет, уж лучше тащить лодку по льду. В конце концов на стальном полозе, прибитом к 2-сантиметровому килю из дуба она скользит хорошо. Если бы не торосы! Во второй половине дня замечаю потрескивание льда под тяжестью «Пеллы». Топором и шестом пробиваю лед. Метровый, но состоит из спаянных между собой кристаллов, причем нижний и верхний края совсем рыхлые. Тащить лодку за носовой конец, пожалуй опасно: утонуть, может, и не утонешь, но хорошо искупаешься! А что, если толкать лодку с кормы коротким упором? Когда-то в Приморье приходилось катать лес багром. Получается неплохо. По крайней мере, если лед проломится, успею вскочить на корму. Так и двигаюсь: то толкаю, то тяну, и все время прислушиваюсь — ловлю звуковые сигналы льда. К вечеру появляются явные признаки шторма. Темная полоса воды с битым льдом неумолимо надвигается. С одной стороны, радуюсь близкой воде. А с другой — тревожусь: бурное торошение может опрокинуть мой кораблик. Обстановка неясная, но понятно, что тут не место экспериментам. Бежать на берег — единственно разумное решение. До него 5—7 км. Меняю курс на 90° и — ходу. Полтора часа нажимал как мог. Спина в мыле. Когда выбросился на берег, пришлось срочно поднимать лодку из зоны прибоя, где беснуется ледовый хаос. Операция отработана. Это называется «дрынковать». Толстую палку — этот самый заранее припасенный дрын — достаю из-под тента. Полчаса работы — и под килем «Пеллы» тундровый мох. На следующее утро открылась естественная дорога. Позади остались первые 25 км беспрерывного волока. Теперь гребу, как и положено на весельной лодке. 29 июня по курсу появляется медленно увеличивающаяся черная точка — остров Столб. Массивная каменная гора высотой 114 м служит как бы естественным пограничным знаком, отмечающим конец 4000-километрового бега реки Лена. Штемпелем с изображением упряжки оленей и надписью «Почта Арктики» местная почта удостоверяет прибытие лодки «Пелла» на полярную станцию, которая так и называется — «Столб». Около острова река делится на многочисленные протоки и рукава, образующие сложную мозаику ленской дельты площадью в 30 000 км2. Больше ее только дельта Миссисипи. В городе Тикси В городе Тикси Направляюсь на научную базу «молодого» Усть-Ленского заповедника, созданного три года назад. Все начиналось тогда с нуля. Директор В. Е. Винокуров в единственном числе представлял весь штат сотрудников и даже не имел постоянного помещения. Словом, в 1985 г. взять у него интервью мне не удалось. На этот раз повезло. — Василий Егорович, каковы ваши задачи, кого и что будет охранять новый заповедник? — Этот район взят под охрану не случайно. Люди все основательнее обживают Крайний Север. Возникают новые производства, новые территории теряют свой первоначальный облик. Растет загрязнение среды, изменяется гидрологический режим водоемов. Наступил момент, когда воздействие человека на природу обогнало его знания о биосфере. В этих условиях создание заповедника — мера, призванная сохранить уникальные естественные объекты природы со всем их живым миром. Ленская дельта развивалась миллионы лет, заставляя море Лаптевых отступать. Вторая по многоводности река СССР выносит к океану десятки миллионов тонн растворенных веществ. Здесь, где смешиваются соленые и пресные воды, формируются нагульные стада нельмы, ряпушки, чира, муксуна и других ценных пород рыб. Запрет на их промысел, создание зоны покоя позволят не только приостановить снижение численности рыбы, но и значительно увеличить ее запасы. Одна из наших забот — сохранение дельты как резервата птиц, ценных промысловых представителей животного мира. Так, только птиц на нашей территории зарегистрировано 80 видов. Наша страна подписала международные конвенции по охране водоплавающих, в частности, с Японией и США. Создание заповедника является частью практической их реализации. Заповедник поможет восстановить в студеном краю численность таких обитателей Арктики, занесенных в «Красную книгу СССР», как морж, белый медведь, малый лебедь, розовая чайка... Мне остается только пожелать успеха в этом благородном деле. Инспектор заповедника Владимир Иванович, узнав, что я хотел бы посетить могилу американского полярного исследователя Джорджа Де-Донга, предлагает воспользоваться его моторкой. Около получаса она легко вспарывает зеркальную гладь Большой Туматской протоки, и вот мы уже ступаем на мягкий, расцвеченный цветами ковер у подножия высокой, по здешним меркам, и крутой горы Америка-Хая. Поднимаемся. У самого ее края возвышается большой каменный гурий, в нем бревенчатый крест. Сто десять лет стоит этот крест, напоминая ныне живущим о великих жертвах первопроходцев Арктики. Рядом — поставленный тиксинской комсомолией каменный памятник с неясной надписью на металлической пластине. Стоит несколько лет, а уже на боку. Вид, откровенно сказать, убогий. Ясно, что отрапортовали об очередной кампании, «увековечили», а присматривать некогда... Стою на вершине, рассматривая даль, — бесчисленные протоки, острова, озера. Немудрено заплутать и с хорошими-то картами. Каково же было им, первым, в этих суровых неведомых краях? Экспедиция Де-Лонга была предпринята для достижения Северного полюса со стороны Берингова пролива на паровой яхте «Жаннета». 13 июня 1881 года льды раздавили судно на 77°15' с. ш. и 154°51' в. д. Власти и население России оказывали тогда всемерную помощь в розыске экспедиции, а затем отправке останков Де-Лонга и его спутников на родину. Конгресс США уполномочил президента передать России выражение «высокой признательности правительства и народа Соединенных Штатов за гуманную услугу». Мне рассказывают, что этой зимой, перебирая сени старой избы, один из жителей поселка, из которого мы вышли, обнаружил серебряную медаль. На одной ее стороне отчеканен силуэт парусника с высокой трубой, на другой — надпись «От президента США Алексею Ачкасову за гуманный поступок спасения экспедиции «Жаннеты». Да, существует живая связь времен... — Не хотите свою запись оставить? — отрывает меня от раздумий один из спутников, извлекая из-под плашника небольшой чемоданчик, завернутый в целлофан. Сначала я удивился, увидев в нем самые разные предметы: патроны, гильзы, пуговицы, авторучки, значки, деньги. Это приходившие сюда оставляли на память. Потом раскрыл блокнот с записями побывавших здесь, на горе Америка-Хая. Немудреными искренними словами выражена благодарная память о мужественных людях, нашедших гибель в далекой чужой земле. Заполненный блокнот будет передан на хранение в Тиксинский краеведческий музей (их там уже два). Примерная карта-схема маршрута путешествия 1988 года Примерная карта-схема маршрута путешествия 1988 года На прощание работники заповедника дают мне ориентир: «Держите на сталинский пуп, там войдете в Оленёкскую протоку». Название, конечно, неофициальное, но всеми принятое. Именно так окрестили эту приметную высоту поселенцы, не по своей воле прибывшие сюда из Прибалтики. 2 июля. Вторые сутки иду по Оленекской протоке на запад, к морю. День, ночь — все одно — светит солнце. Гребу подряд 13 часов до полной усталости, потом устраиваюсь на отдых. Вода успокоилась. В зеркале ее четко отражается окружающий мир: то оползающие невысокие берега, то отвесные кручи, небо с застывшими облаками, поблекшее солнце (час ночи!). Играет рыба. Самый бы раз сеточку плавить... У местечка Ары-Самуил-Стан увидел в бинокль оленей. Идут берегом от моря. Только теперь сообразил, что самое слово Оленёк, Оленёкская идет от слова олень. Фотографировал оленей на переправах, плывущих. Догоняю и снимаю, как угодно и сколько угодно. Поражаюсь умению этих животных плавать. Вроде бы и не приспособлены они к водной среде, а скорость никак не меньше 6—7 км/ч. Места переправ знают отлично: протока не один километр шириной, а они уверенно плывут в ледяной воде и хоть бы что... |
Впереди стал очень быстро нарастать гул. Обрадовался, думал слышу морской прибой Оленёк-ского залива. Все оказалось проще: в считанные минуты налетел штормовой силы ветер. Лодку понесло против течения, словно щепу. Сто раз верно сказано — перед бурей всегда затишье! Вот он — секрет так радовавшей меня тихой погоды. Понятно, почему олень шел от моря — чувствовал непогоду.
Ветер северо-западного направления 15—17 м/с. Против него не выгребешь. Надо полагать, это надолго. Можно, конечно, тащить лодку бечевой с черепашьей скоростью — пройдешь расстояние в четыре-пять раз меньше, чем за сутки хорошей погоды. Загнал лодку в ручей, от волны укрылся, но оказался на самом ветру. Костер развел довольно далеко от берега под прикрытием большой тундровой кочки. Холодно. Уснуть не удается. Надеваю длинные и толстые носки из верблюжьей шерсти ручной вязки и такой же свитер. Все специально вязалось для путешествия. Светика вспоминаю — ее работа. Тот случай, когда забота и доброта людская согревают больше, чем сама вещь. Сплю в лодке. За бортом шумит прибой, воет ветер. Сны разные снятся. Вторую ночь вижу группу Шпаро. Несладко им было на ветру в 40-градусный мороз, хотя и снаряжены были по высшему разряду, не то, что у меня — ширпотреб на четвертую букву русского алфавита. Производителей такого туристского снаряжения, как мой отнюдь не дешевый спальный мешок, самих бы заставить пользоваться своей продукцией в подобных условиях! Вылез из «каюты» в шесть утра. Туман то окутывает все вокруг, то, поднимаясь, открывает окрестности на несколько сот метров. Костер давно прогорел, хотя на ночь я навалил в него здоровенных коряг — на ветру все горит быстро. Позавтракал, взял фотоаппарат, охотничий нож и ружье — пошел смотреть тундру. Поднимаюсь по долине речушки. Попадаются кости. Встретился олений череп. В полукилометре выше — труп оленя. Совершенно целый, лишь требуха вырвана. Кто свалил? Долина зеленая, совершенно чистая от берегового древесного мусора. Речушка бежит по луговине, петляя. Цветов — видимо-невидимо. Впереди взгляд зацепил множество белых точек. Приблизился, оказалось — олени, голов тридцать. Ветер на меня. Подкрался на «пистолетный» фото-выстрел и выпустил половину пленочной обоймы. Сопки сжали долину в узкий каньон, чтобы затем, снова расступившись, открыть взору обширный долинный цирк. Границы его скрывает туман, но и то, что видно, впечатляет размахом. И куда ни посмотришь — непуганые стада оленей в сотни голов. И это лишь клочок необъятной великой тундры. Сколько же в ней зверя! Сохранится ли он — зависит от человека. К воде выхожу ниже лодки на несколько километров. На пути насчитал десять песцовых ловушек — ловчее место! Песца здесь ловят, надо полагать, только в береговой полосе. Здесь зимой ловушки найти легче, да и плавника много для строительства пастей. Встретилась полуразрушенная землянка. Какое же убогое жилье делают местные охотники. Берега забиты плавником, можно срубить великолепную теплую избу. Стал варить, писать дневник. Хотел сделать снимок табора со штатива, но не тут-то было: потерялся винт штативной головки. Искал, искал — бесполезно. Расстроился сильно. Со зла стал собираться в дорогу. Это как бы сам себя наказал за рассеянность! Каменный памятник с неясной надписью Каменный памятник с неясной надписью 4 июля. Воздух 3°. Ушел к правому берегу. Дважды залезал в песчаные мешки между отмелями. Ничего не видно. Вот проклятый туман! Со всех четырех сторон белая мгла. Можно, обманувшись глубиной, зайти так, что станешь на мертвый якорь далеко на суше. Нет, надо ждать видимости. Отдаю якорь на глубине полтора метра и лезу спать. Защищенная от ветра берегом лодка стоит, не шелохнувшись. Проспал одним махом пять часов. Туман подняло, оба берега видны отчетливо, песчаные косы — тоже. Вперед! Через час оказываюсь в ловушке. Куда не сунусь — мель. Внимательно осматриваю реку в бинокль: от берега до берега плавник и коряги сидят на мелях. Первая реакция — не может быть! Выходит, может. Идет летнее падение уровня воды. Таскал лодку час-полтора, прежде чем под самым берегом нашел ход. Ситуация повторилась за день трижды. В 21.00 стал на отдых совершенно обессилев, едва выбравшись из очередной ловушки. Неприятные думки невольно роятся в голове, когда лодка все время чертит днищем по песку. Возвращаться на судовой ход, с которого ушел в поисках кратчайшего пути, это не менее 40 км. Надо посмотреть на русло протоки сверху. Влез на сопку, посмотрел — совсем настроение упало: сплошные мели. Море просматривается, но до него верных 20 км. Стараюсь запомнить лабиринт возможных ходов. Тороплюсь. Главное — совсем не засесть. Вполне возможно, что эта протока в межень пересыхает на все 100 %, талая вода сходит быстро. Буду сражаться до конца! Продвинулся — на голых нервах — еще километров на десять. Еще раз осмотрел местность с высоты. Избы! Поселок и немалый — домов с двадцать. Теперь тащиться назад не придется. Если и засяду, пойду за тягой, наверняка какая-то техника есть. По карте выясняю, что поселок называется Ыстаннах-Хочо. Беда только в том, что подойти к нему не удается. Пробую пробиться то с одной стороны, то с другой — бесполезно. До берега километр, а «Пелла» уже сидит на мели. Как же подходят суда? Подходят обязательно, снабжение-то только морем. Ухожу на глубину, отказавшись от визита в поселок. Теперь иду уже Оленёкским заливом. Беру курс на Усть-Оленёк, ориентируясь на показавшийся на горизонте маяк. Болтает изрядно, море расшалилось. К маяку, расположенному на высоком обрыве с гигантскими снежными заносами, подошел с трудом. Греб на расстоянии, опасаясь обвалов. За обрывом открылся брошенный поселок и залив, забитый плавником. Пора бы пристать и приготовить харч, да некуда: опасаюсь, что разобьет лодку о бревна. Сколько леса! На многие километры забит им берег. Директор тиксинской гостиницы «Моряк» Анна Ивановна Иванова с горечью рассказывала мне о том, что раньше, какие-то тридцать лет назад, когда в поселке и всего-то было не более полусотни домов, из бухты вытаскивали весь плавающий мусор, а не то что деловую древесину. А теперь все забито топляком, плавником, строительным хламом. Доски «кразами» на свалку везут, а в гостинице не из чего дверь сделать, говорят — нет пиломатериалов... Мне пришлось побывать на территории сплавной конторы — искал кусок березы на топорище. Сказать откровенно, такого безобразия, такого бесхозяйственного отношения к древесине не приходилось видеть даже в многолесных районах страны, где дерева — «как грязи». Здесь же кустарник и тот не растет, каждая лесина должна быть на вес золота... В помещении рыбоохраны Булунского района висит на стене выписка из интересного документа. Есть смысл его процитировать: Снятие лодки с мели Снятие лодки с мели «Везде и всем, кто б какого звания ни был, запрещается бросать всякий сор и помет в порты, заливы и каналы, под опасением платежа, о чем учинить публичное запрещение. Також во время чищения кораблей и починки всякий сор должно вывозить, чтобы ничего на дно не упало, також, когда плотническая работа отправляется около кораблей и других работ, чтобы щепы в воду не падали, но на плоты или подмостки, и щепы с воды снимать, а зимою со льда счищать и свозить во все дни в удобное место». И подпись — Петр I. Жаль, что нынешним деятелям петровский документ — не указ. — В нашем Северном крае значение охраны воды от загрязнения особенное, — говорит начальник здешней инспекции Павел Никанорович Гаврилов. — Сложность в том, что, погибая, рыба в холодной воде не всплывает, нет ни сигнала, ни видимого показателя ущерба... На болтанке делать остановку не хочется. То вверх, то вниз прыгаю на волнах. Хорошо еще, что ветер попутный. Впереди, кажется, вижу здоровенную льдину, которую лихо несет ветром. Велико искушение догнать и прицепиться. Эх, прокачусь! Гребу, гребу, а в итоге льдина оказывается снежным заносом где-то под берегом, минимум в 15 километрах от меня. Дальше хуже. Сюрприз — по всему фронту передо мной ледовое поле. Теплая ленская вода разрушила лед на значительном расстоянии от берега, само же море еще находится в полной его власти. Раздумывать нечего — каботажное плавание теперь единственно возможный вариант: ведь 900 км по льду 300-килограммовый «корабль» мне не протащить. Замечаю, что местами, за рваными краями огромных льдин, гонимых попутным ветром, образуются как бы защищенные от волны заливы. В тихую погоду вытащить лодку на лед, чтобы катить «на дармовщину», труда не составило бы. Сейчас кромка льда то чуть притапливается, то поднимается над водой сантиметров на 70 — играет лед на волне. Задача: найти сравнительно тихое место и на гребне волны въехать на попутную льдину. Первая попытка чуть не стала роковой. «Бухту» выбрал не достаточно глубокую, в амплитуду волны не попал — лодка стала дыбом и заскользила со льдины обратно. Конец выскочил из рук. Нос «Пеллы» был уже в метре от меня, когда мозг выдал единственно правильное решение — прыгать в лодку. Прыгнул. Еще беда — льдина «прикрытия» сдрейфовала, закрывая «бухту». Срочно надо из ловушки выходить, а то раздавит. Выполз... Сердце ходуном ходит. Постоял немного, болтаясь на волне, успокоился, все оценил и обдумал. Надо было, пожалуй, на подходе выбросить на льдину якорь. |
Сколько раз себе говорил: в походе расслабляться нельзя ни на секунду, оставаясь пред
Уже потерял всякую надежду найти подходящую льдину, как удобный случай проверить новую тактику представился. Примеряюсь, разгоняюсь — долой нерешительность! На лед летит якорь, на мгновение пущено по борту правое весло, и вот уже «Пелла-фиорд» всем корпусом сидит на льдине. Следующая волна подтолкнула, а я еще одновременно поддернул конец.
Только вошел во вкус безмятежного плавания «со всеми удобствами» и без затрат энергии, как пришлось «с якоря сниматься». Льдину-пристанище раскололо, волны неожиданно быстро стали растаскивать ее по кускам. Выбравшись на безопасное место, сделал несколько снимков, а потом добрых полчаса переводил дух, все не мог успокоиться. Через километр волока по льду оказался в узком береговом канале, по которому можно было грести. 6 июля. 1.30 ночи. Солнечно, воздух +5°. Передо мной первое на 400-километровом пути рубленое зимовье. Просторное. В нем есть все, о чем только можно мечтать: печка из металлической бочки, войлок, оленьи шкуры, матрацы, одеяла, посуда. Есть даже банька, худая, но все-таки натуральная банька. Дверь оставлена открытой, поэтому в доме сухо. Бывалые люди, видимо, зимуют. Топить печь не стал: суп — готовый, а чай приготовлю на газовой плите. К праздничному ужину по случаю выхода из Ленской дельты добавил рюмку «Арарата». Спал ту ночь, как белый человек. Проснулся не раньше полудня, вышел по нужде и оторопел — прямо на меня несся здоровенный рогатый олень. Увидев меня, лишь качнул влево корпусом и пронесся между углом зимовья и баней. Посмотрел на следы — за оленихой гнался... Ветер стих, лед от берега отодвинулся метров на сто. Плыву по гладкой воде, как в гребном канале, — одно удовольствие. Вот на берегу показались кресты кладбища, антенны, несколько лодок. Поселок Усть-Оленёк, десятка полтора домов. На некотором возвышении дом побольше с какими-то вывесками. Из него на всю округу мощный динамик разносит голос Аллы Пугачевой. На щите надпись: «Добро пожаловать!». Что ж, такое начало очень кстати. Пока причаливал и натягивал тент, сбежались все окрестные собаки. Давно научен горьким опытом — знаю, как разбойничают они в лодках, если не принять мер. Пока поднялся и подошел к большому дому, музыка стихла, а на дверях появился здоровый амбарный замок. Вот так добро пожаловать! Похоже — закрылись на обед. Поворачиваю к «полярке» — зданию с множеством антенн. Почаевничали с ее начальником — Александром Клименко, поговорили. Он вызвался показать мне поселок. Когда я удивился убогости домов, собранных из какого-то хлама при том, что кругом все забито плавником, он даже рассмеялся: «Попробуй возьми — будешь платить как за украденный лес! Я уже научен, штрафовали...» О том же рассказывали мне и в Тикси. Плавник под носом, многие тысячи кубов. Самое разумное — его использовать, все равно пропадет. Достоверно известно: никто его на побережье не собирал и не будет. Как легенду рассказывают о том, что лет десять назад Вячеслав Куренков — начальник одной из «полярок» Обской губы — таскал вездеходом лес для стройки, мотивируя свои самовольные действия тем, что очищает побережье от загрязнения. У пропадающего леса есть конкретный хозяин — сплавные конторы. Они несут ответственность за зачистку берегов рек, но не отвечают за чистоту морского побережья в зоне впадения «подведомственных» рек. Десятками лет носят моря Севера лес — онежский, печорский, обский, енисейский, хатангский, ленский, колымский и т. д. и т. п. Никому до него нет дела, а использовать нельзя — чужой. И получается ситуация, отображаемая присловьем «собака на сене». Сходили к могиле супругов Прончищевых. Убогое зрелище, могила разворошена, будто плугом по ней прошли. Мне рассказывают: — Хотели прах перенести повыше, на новое место, где устанавливали памятник, но выкопать могилу там оказалось невозможно — вечная мерзлота. Так и бросили. Старую же могилу привести в порядок оказалось некому. Все были заняты ответственным мероприятием — открытием нового памятника. Отшумела очередная кампания, все разъехались. А старое надгробие, под которым покоится прах славных людей, ради памяти которых торжество затевалось, осталось разрушенным... В 1735 г. отряд Василия Прончищева, потратив много времени на обход необозримой Ленской дельты, вынужден был зазимовать в устье Оленёка. Лишь 2 августа следующего года их дубель-шлюпка «Якутцк» снова вышла в море. После обследования Анабара пробились они сквозь тяжелые льды в Хатангский залив обогнув остров Бегичева с севера и приняв его за полуостров. Консилиум офицеров, собранный в каюте больного командира, решил «поворатиться назад, понеже никак пройти невозможно и были в великой опасности, чтобы не затерло льдом». Известно, что 19 августа «Якутцк» достиг рекордной по тем временам широты — 77°55'. Возвращались на веслах, расталкивая лед шестами, борясь с обмерзанием корпуса. Пробивались на восток, к знакомому Оленёку. Уже на подходе к нему Прончищев скончался от цынги. Командование отрядом «по регламенту» принял штурман Челюскин. В судовом журнале 6 сентября он сделал такую запись: «Один час пополудни сего числа был вынос и погребение лейтенанта Прончищева, бывшего нашего командира, и при том погребении все ундер-офицеры и все солдаты были в ружье и амуницы и при том погребении была пальба три залпа». Через неделю рядом похоронили и его жену — Татьяну2. У могилы покорителей Севера У могилы покорителей Севера И вот 242 года спустя стою я над могилой этих отважных людей и думаю совсем не о том. о чем надо бы. Зло берет: ну зачем, скажите, понадобилось ворошить могилу, коль все прекрасно знали, что из вечной мерзлоты останки извлечь нельзя! Тем более — не под родные березы собирались перевезти, а всего на несколько десятков метров повыше3. 8 июля. Ночью вышел на маяк. Курс 340° на полярную станцию Терпяй-Тумус на самом мысу, за которым кончается Оленекский залив. Погода прекрасная, тихая, даже на несколько минут разделся по пояс — ухватил солнца. Если ничего не изменится, через 10—12 часов я обогну мыс и пойду вдоль кряжа Прончищева. Это 200-километровый прямой отрезок пути. Прошло шесть часов, но вместо ожидаемой темной линии берега глаз улавливает сначала рваные темные точки, затем белую линию, постепенно расползающуюся влево и вправо. Лед. Да, не говори гоп, пока не перепрыгнешь! Пытаюсь обойти ледяное поле с запада — два часа гребу вдоль его кромки, а коица-края не видно. Бухта закрыта, лед еще не ушел. До мыса точных 20 км. тащить лодку не хочется. Поворачиваю на восток и юго-восток, пытаясь обойти поле с другой стороны. Увы, впереди тот же сплошной лед. Спит под ним в зимней спячке море Лаптевых! Ясно теперь, почему Прончищев продолжил путешествие от устья Оленёка лишь 2 августа — лед тому был препятствием. Бросил весла и стал думу думать. Есть два решения. Возвращаться в Усть-Оленек и ждать, когда лед уйдет в море, или волочить «Пеллу» к берегу и пытаться двигаться там, используя проталины, трещины и лужи на льду. Опыт такого ледового «плавания» был (Карское море, 1978 год). В этом случае маршрут вдвое удлинится: путь по ломаной линии берега будет порядка 400 км. Делаю ревизию своих запасов: выходит, что могу продержаться полтора месяца, а при помощи охоты еще значительно дольше. А главное, возвращаться назад неудобно и непривычно. За все годы странствий по водным просторам такое было лишь однажды. На «МАХ-4» в 1983 г. мы шли к заветной цели — Владивостоку в самое «тайфунное» время — в августе. Мыс Сюркум, вдающийся в Японское море на добрых 30 км, довелось огибать тогда двое суток, то выходя на его острие, то откатываясь под напором стихии назад... Решаю: идти вперед! Хоть по метру в час, но к цели. Поволок лодку к берегу. За два часа сделал пять ходок. Спайка льда глухая, воды нет. Опять появилась предательская мысль — отступить. Вышел на береговую возвышенность, осмотрелся. Впереди, километрах в пяти, виднеется черная полоска воды. Ее вид и оказался тем эликсиром, который вдохнул новые силы и уверенность вместо отчаяния. Подкрепил эту уверенность сытным обедом и продолжил свой ледовый поход. Через два часа лодку удалось затолкнуть в узкий «судоходный» канал, настолько узкий, что грести в нем было нельзя. Отталкивался ото льда шестом. Погода быстро портилась. Так же быстро стало портиться и настроение. |
Итак, я застрял. И поневоле призадумался: а что, если такое мелководье и подобная лед
Заметил на берегу какое-то строение. Виден был только неясный его силуэт — такой свалился плотный туман. Хорошо, если это жилой балок! Не повезло. Обитый тряпками, обрывками шкур и кусками толя балок оказался без печки н давно не обитаемым. Утешаю себя тем, что хоть какая-то зашита от ветра есть. Плавника много, хороший костер спасет и от холода. К балагану пристраиваю бочки, из них делаю отбойник — экран для тепла.
В полночь миска, стоящая на ветру обледенела — минус 2°, ливневый снег. Какой контраст погоды! За одни лишь сутки полный набор. Греюсь, сплю, мерзну, отогреваюсь. Во время одного из согревательных «забегов» совсем недалеко от своего лагеря наткнулся на остатки двух некогда добротных срубов. Ставили их так давно, что они превратились в труху. Различим лишь нижний венец. Жаль, что не взял саперную лопату, можно было бы покопаться. Кто мог ставить их в столь давние времена? Ясно одно — не аборигены. Подумалось: ведь я, наверное, единственный человек, идущий здесь по береговой черте. Вот где возможны открытия и находки. Сегодня в бухте Тикси ледоколы должны начать ломать лед. Хорошо, что все-таки я ушел, не дожидаясь этого дня. 500 уже пройденных на сегодня километров — задел неплохой! А пока — таскаю плавник на большой костер, глотаю дым и всякие нехорошие мысли снова лезут в голову. Очень мучает полная неизвестность ледовой обстановки впереди, хочется к людям — в тепло, уют, в парную баньку. Прошли сутки, стихает. Один градус мороза. Пора покидать это неуютное место. Вода ушла, пришлось метров пятьдесят «дрынковать». Штормовой ветер изрядно поломал береговую полосу льда и отжал его, так что плыть можно. Ложусь на компасный курс 300 ° — туман такой, что ничего не видно. Сбил налетевшую утку, но упала метров за сто и из-за тумана так ее и не нашел. Словом, не везет. Через час началась лавировка, пришлось обходить ледовые преграды. Про компасный курс и думать нечего — временами иду в обратную сторону. Трижды перетаскиваю лодку через ледовые перемычки. Что такое? Я на значительном расстоянии от берега, по карте тут глубины довольно большие, а я лопастью весла задеваю песок. И весло при этом гремит, будто утыкается в каменную плиту. Ткнул шестом, поковырял рукой — лед! Припайный лед, соединенный с берегом, а плыву я по талой воде надо льдом, причем штормы, приливы и отливы нанесли на этот лед песок. Совсем не радость: по песку «Пеллу» не потащишь. Вскоре мой надледный фарватер поворачивает к берегу. То и дело лодка застревает, налетая на покрытые водой тающие вершины. Приноровился проходить «мелкие» места на скорости, но в конце концов сел прочно. Выхожу на разведку. Дошел до берега, думал, может, у него есть хотя бы немного воды. Ее нет, спайка мертвая. Тот угол бухты, в который я залез, закрыт от моря с трех сторон, лед здесь погибает медленной и естественной смертью. Другими словами, «Пеллу» отсюда до мыса придется тащить все 30 км. Вот влип! Пошел бы напрямую от чистой воды, расстояние это было бы куда меньше... 10 июля. 0.30. Тихо, солнечно, воздух минус 1 °. В такую погоду грести бы и грести, но к веслам я и не прикасаюсь... Курс — север. Странное, наверное, со стороны было зрелище: человек в упряжи тянет лодку по бескрайнему ледяному полю. Куда, зачем? В 3 часа останавливаюсь готовить горячую еду. Хорошо, что на берегу набрал дров и превратил «Пеллу-фиорд» в дровяной склад. Костер развожу, естественно, на льду, сделав сначала ложе из трех самых сырых дровни. Теперь надо приладить котелок. Под упор ставлю баллон с газом, на него укладываю шест, один конец его подсовываю под днище лодки, а на другой вешаю оба котелка. Все о-кей! Предвкушая появление вкусного супа, между делом разбираю в лодке — несколько дней приборку не делал. О, радость: нашел винт от штатива, теперь не придется привязывать к нему аппарат для съемок! И вот уже суп готов, а кипяток на подходе. Чай в расходной банке кончился; торопясь, нырнул за ним в носовой отсек лодки. И на радостях забыл, что шест с котелками уперт в дно, лодка под тяжестью моего тела перевалилась с борта на борт — все разлилось. Сколько раз себе говорил: в походе расслабляться нельзя ни на секунду, оставаясь предельно собранным. Пришлось варить заново. Плотно пообедал в половине пятого — и снова в лямку. Слева в 4—5 км высокий берег, в самый раз осмотреть даль. Беру ружье, бинокль, фотоаппарат, иду к береговому обрыву. Воды все нет и нет. Стал возвращаться, смотрю — в тундре белая точка. Вынул бинокль, закрутил настройку — белый олень! Здоровенный бык с могучими рогами. Не пасется, а величаво, достойно, будто сознавая свою редкую значительность, уходит от меня. В 19 часов, протащив последние 200 м ломаного и рыхлого льда, спустил лодку на воду. Два часа с огромным удовольствием греб, наконец-то дорвавшись до «нормального образа жизни», пока глубина под килем снова не стала катастрофически уменьшаться. И начались мучения. Лодка чертит килем о песок. Волоку. Чтобы нащупать хотя бы мизерную глубину, мечусь из стороны в сторону. Неужели весь пролив шириной в несколько километров закрыт мелью? За время прилива с несколькими вытаскиваниями на лед и короткими волоками удалось пройти на север еще 5 км, но мыс обогнуть так и не удалось — мель тянулась еще мористее. Сколько ни крути биноклем, просматриваются ледяные кочки, вцепившиеся в песок. Они настолько плотно и хаотически разбросаны, что не оставляют возможности маневра даже короткой (4,45 м длины) «Пелле». Тащить лодку по крутым, с наносным песком наверху, кочкам сил не хватает. Итак, я застрял. И поневоле призадумался: а что, если такое мелководье и подобная ледовая обстановка до самого Анабарского залива? Какое-то время чисто машинально мучаюсь — волоку, спускаюсь на воду, снова оказываюсь на мели, дожидаюсь прилива, опять вытаскиваюсь на лед. И наконец, сажусь на мель так, что уже согласен бежать на берег за трактором, чтобы «обтащить» непроходимый участок. А что трактор где-то поблизости есть, я уже не сомневаюсь: над заливом слышен гул дизеля. Стал рассматривать горизонт и в конце концов усмотрел антенны полярной станции. До нее, пожалуй, побольше 10 км, однако делать нечего, надо идти... Лодка опять едет на мне Лодка опять едет на мне Стал собираться. Взял документы, пленки, фотоаппараты, ружье, патроны, выходные вещи (на случай выезда), спички, немного соли. Ходьба на «полярку» и обратно займет 8—10 часов, за это время на море может произойти что угодно. Сборы уже подходили к концу, когда лодка, казалось бы, намертво засевшая в песке, вдруг... стала покачиваться. Ничего не пойму. Второй подряд прилив, что ли? (Как потом выяснилось, такое здесь бывает) Бросил собранные пожитки в нос, схватил весла, догреб до чистого льда, вытащил лодку, проволочил сколько можно, опять спустил на воду — стал грести. И маневр этот в самом бодром темпе повторял до тех пор, пока, уже перед самой «полярной», не оказался в свободном ото льда глубоком канале шириной 25—30 м. Это была просто великолепная трещина с ровным сколом льда толщиной до 1,5 м. Настолько великолепная, что возник вопрос: а заходить ли на станцию? Погода хорошая, вода чистая — только работай! Решил: если меня заметят — причалю, нет — пойду ходом. Станция расположена на возвышенном берегу. Уже поравнялся с домами, когда увидел бегущего к лодке человека: «Причаливайте, причаливайте, — кричал встречавший меня радист Леонид, — мы здесь каждому человеку рады!» — Станции наша с грифом ТДС, т. е. труднодоступная, — пояснил ее начальник Александр Афанасьевич Бердник. — Живем вчетвером, хотя по штатному расписанию должно быть семеро. Механик как обычно, своим хозяйством занят — главный двигатель барахлит. Александр Викторович в отлучке. Обратились за помощью якутские охотники, поехал он на тракторе их вывозить. Здесь, на севере, без взаимовыручки нельзя... Сам Бердник — полярный волк. Только на этой станции хозяином восемь лет. Надо заметить, хорошим хозяином. Порядок и дисциплина чувствуются во всем. В кают-компании выставлены наградные грамоты. Есть и традиционные соцобязательства, и даже (для четырех-то человек!) доска объявлений, на которой действительно деловые объявления. На мой взгляд, это маленькая психологическая хитрость: все, как на материке, — будто на материке. В туалет ведет хороший дощатый тротуар. Ясно, что, в отличие от многих «полярок», с порога здесь нужду не справляют... |
Отстаивая правомочность путешествий «на свой страх и риск», подобных моему, я показал полярникам несколько ледовых снимков «МАХ-4» в Карском море и «КиЯ» с очерком об экспедиции 1978 года. Механик Владимир, взяв в руки журнал, неожиданно припомнил, что в 1975 г., когда он жил в Тобольске, видел мою лодку: «Разговоров тогда в городе было! А теперь, у черта на куличках, с капитаном встретился. Надо же такому совпадению...»
Бердник показал хозяйство, посетовал на трудности. Ничего оригинального, для всех «полярок» они одинаковы: нехватка запчастей, отсутствие стройматериалов. Продукты подорожали, а пайковые — все те же 50 р., не добудешь мяса и рыбы — клади зубы на полку. Поинтересовался я — почему так много держат собак? Во-первых, говорит, веселее, а во вторых — об опасности предупреждают. А опасность есть. Бывали случаи, когда полярников, ночью идущих на метеоплощадку, задирали медведи. А пару лет назад эту самую станцию медведи «взяли в плен»: днем хоть отходили метров на 50, а ночью даже в окна заглядывали. Год голодный для них был. На улицу полярники не выходили, работа стояла. Запросили начальство — как быть? Те, в свою очередь, Москву начали беспокоить: ведь полярный медведь в Красную книгу занесен. В конце концов разрешили взрослых отстрелять, а за осиротевшими медвежатами прислали охотоведа из столицы... Мне вспомнились дрейфующие станции, традиционные фотографии полярников с медвежатами и собаками. Что-то сказал о мужестве зимовщиков на «СП». И неожиданно услышал: — Им-то что. Самолет — каждый месяц, почта — регулярно, овощи-фрукты имеют даже пиво. Два повара смена зимовщиков каждое лето. А вот у нас — зубы заболят, не знаешь, куда Деться. Почту вертолетом раз в полгода доставляют. Жизнеобеспечение на весь год «моряк» из Архангельска привозит, когда лед на 15—20 суток отойдет. Отпуска по два-три года ждешь, замены нет... Пока гостил и общался, лодку завалило мокрым снегом вперемешку с грязью — собаки успели-таки навестить. Провожать пришло местное население в полном составе. Все четверо дружно взялись за борта, чтобы тащить лодку до воды. «Нет, — говорю, — и сам, а вы посмотрите, как это делается, да и сфотографируете меня заодно». Впрягся в лямку и дал ходу. Когда вернулся за аппаратом, — совершенно неожиданно услышал от Бердника «спасибо». — За что? — недоумеваю, — это вам четверым спасибо... — Веру вдохнул, — отвечает. — Много на своем веку насмотрелись мы «покорителей» Севера Подумай сам. В нынешние научно-спортивные и прочие экспедиции вкладывают немалые деньги, а у нас, здесь живущих годами, нет самого необходимого. Откровенно — не все мне понятно в том ненужном героизме. Вот ежедневно в пургу на четвереньках к рабочему месту ползать — это понятно... «Пелла-фиорд» — первое судно, прибывшее на ТДС п/ст Терпий-Тумус в 1988 г.» — Такая запись, по всем правилам скрепленная печатью, удостоверила мое пребывание в этом забытом богом и начальством месте. Я нажал на весла. И с каждым гребком все дальше удалялся от этих замечательных людей, спокойно и без шума, ежедневно и ежечасно показывающих пример подлинного нужного Северу героизма... 14 июля. Двадцатый день путешествии начален обильным снегом. Температура минус 2°. Шесть часов греб без приключений. Всего один раз сидел на мели, пить раз вылезал на лед и «тащился» по нему. Северный ветер тем временем расшалился. Пора было искать место для отстоя. Вытащил лодку ив огромную льдину, развернул так, чтобы не задувало под тент, и только тогда подумал: место глубокое, берег крутой, если двинет льды на берег — бежать будет некуда! Надо искать другое пристанище. Битый час прошел, прежде чем смог надежно укрыться за косой. Поужинал, лег спать. Два комплекта одежды — сырые насквозь, хорошо что есть еще вещи! Впредь в подобное путешествие надо брать три смены. Проснулся в 16 часов. Кругом все гудит, трещит, стреляет. Ветер набрал штормовую силу. Хорошо, что дотянул до надежного укрытия. Все шло как по писаному: лед двинуло прямо на противоположную сторону узкой косы. Нетрудно представить, что там делается. Вчерашние проходы, безусловно, закрыло. Так показывает норов самый суровый из океанов. Хочу или не хочу, но думаю все о том же: что ждет впереди? Крутятся в голове давно выученные цифры. Ледовая шапка Ледовитого океана — 12,2 млн. км 2. Летом эта площадь сокращается до 9,1 млн. за счет таяния прибрежных льдов. Сколько же растаяло на сегодня? Сколько еще должно растаять, чтобы мне удалось завершить намеченное на это лето путешествие? Холод и сырость пронизывают насквозь. Очень не хочется вылезать из «каюты». Знаю, самое главное — заставить себя начать работать, а когда разогреешься, уже не так страшно. Силы небесные, похоже, хотят сломить мое упорство. Отойди в полный прилив по коридору между льдом, выжатым на косу н нетронутым полем, прошел всего-навсего 3 км и уперся в непрерывную цепь высоких торосов. Высаживаюсь на берег, иду с биноклем на возвышенность разглядывать ледовую обстановку. Дорога к «судоходным» береговым разводьям только через торосы. Как бы то ни было, ближайшая задача ясна. Отгребаю назад, выбирая удобное место для прохода. Надо же — наворотило! Вершины отдельных пирамид в этом хаосе достигают десяти метров. Отыскал подходящую седловину, взялся за дело. Не один час крушил лед топором — прорубал полутораметровый проход для протаскивания лодки. Хорошо что взял в путешествие настоящий, полновесный топор лесоруба да топорище к нему сладил таежное, из березового рубца: прочность по высшему знаку! День этот по праву могу назвать незабываемым. Пробился до гладкого льда, дотащился до воды, немного погреб и опять уперся в лед. Да такой, что тоска взяла. Ни обойти, ни объехать. Взять мористее — тоже бесполезно: лед сидит на дне, образуя провалы, из которых вытащить «Пеллу» силенок не хватит. Придется рубить ни много ни мало, а 300-метровый канал вдоль берега к месту с более спокойным льдом и там дожидаться прилива. В моем распоряжении более пяти часов... Уже вовсю пошел прилив, когда добрался до намеченного места. Еще через час смог сесть за весла. А вскоре снег и дождь прекратились, выглянуло солнце. Снял тент, развесил на дугах вещи сушить. Воздух прогрелся даже до 5°. Только «оттаял душой», оказался в тупике между двумя грядами торосов. Снова искал подходящее для прохода место. И снова — авральная тяжелая работа. Дорога оказалась много сложнее, чем предполагал, глядя издали. Таскал, рубил лед, толкал лодку шестом, расталкивал им льдины, греб до тех пор, пока не залез в невообразимое нагромождение сидящего на мели льда. Все, надо отдыхать — ждать прилива, который будет около восьми утра. |
С востока стал нарастать гул — вертолет! Может быть, пограничники хотят сделать подпитку — продуктовый сброс? Сейчас авиаподдержка в моде. Или, может, учебное задержание хотят провести — такое случалось. А то служит рядовой, охраняя границу, а лазутчика так и не увидит... Нет. Зеленая винтокрылая машина с большой красной звездой на борту пролетела в нескольких сотнях метров, явно не заметив «Пеллу» среди торосов.
Ни в восемь, ни в половине одиннадцатого стронуться с места не удалось — вода прибыла лишь на 5 см. Вся надежда теперь на вечерний прилив. Дожидаться его надо до 20 часов. Только что возвратился с разведки, ходил берегом на 5 км вперед. Радостного мало: на пути пять осевших перемычек. Если за хороший прилив их одолею, то к ночи попаду на очередную полярную станцию. Не пробьюсь — завтра пойду туда пешим ходом давать телеграммы, а то в «штабе» начнут беспокоиться. Стал осматривать снаряжение и, к огорчению, обнаружил на головках резиновых сапог охотничьего костюма трещины, вот-вот лопнут! Экая досада, резиновый клей забыл в Тикси. Подсчитал скорость своего движении получилось по 30 км в день. Чуть ли не самое «тихоходное» путешествие за все годы... Кое-как пробрался за мыс. Решил продвигаться вперед до упора, пока не остановит мель или мощный лед, а на станцию возвращаться берегом, чтобы за время отлива сделать все дела, а в прилив уйти. Только все рассчитал по часам и минутам, как тут же оказался на мели. Очередная разведка радости не принесла — опять все забито льдом. Одно утешение, что в некоторых местах, где снежный береговой нанос заливается приливом, образовалась узкая и пологая обледеневшая полоска, по которой волочить лодку будет легко. А пока готовлю текст телеграмм и иду к людям. Соображаю, что будить никого не буду, подожду пока проснутся. А если кто встретит, скажу, что пришло судно: вот будет веселая шутка, то-то удивятся. Подхожу ближе, и удивляюсь сам — метеоприборов не видно. Выходит, никакая не «полярка», а только обслуживаемый маяк. Хуже, что никаких людей, спешащих передать мои депеши, не видно — жильем не пахнет. Так оно и есть. Навигация еще не началась, потому никого нет. Вообще-то обслуживают этот маяк четверо. Утварь и постели на месте, но брошено все в самом безобразном состоянии. Так покидают дом только бичи, чтобы никогда в него не вернуться. За два прилива одолел километров тридцать. День сегодня удачный, тепло, солнечно. Огорчило лишь купанье: тащил лодку через льдину, конец развязался — я с головой угодил в полынью. И холодная же, скажу я вам, вода! В полночь 18 июля оказался в таком льду, что груженую лодку тащить через него было невозможно. Решил разгружать и сделать две ходки с багажом за 5 км. Рюкзак с 30-килограммовой поклажей отнес, пришел за вторым, но сил дотащить его уже не было. Вынес груз из затапливаемой низины и вернулся к лодке, чтобы до утреннего прилива хотя бы немного отдохнуть. Подбросил в костер плавника потолще. Завел будильник на 5.00 (удобная вещь, а то проспишь прилив — кукуй полсуток! Такое случалось, хотя и редко — обычно срабатывали биологические часы). Просыпаюсь — погода великолепная: ветер восточный умеренный, тепло. При таких условиях — верных 100 километров в сутки! Могло бы быть. А окажусь на чистой воде, как на зло, ветер будет встречный... Костер дымит. Котелки, банки — все разбросано. На песке отчетливые громадные волчьи следы. Потоптался здесь он изрядно, но к лодке со спящим человеком не подошел. Мощный прилив дал возможность сразу обойти торосы, обогнуть мыс и вытащить лодку на ровный лед. Тащу свои «нарты» шесть часов подряд и радуюсь — такого ровного льда еще не встречал. Вопреки ожиданиям, первую часть «суточного задания» выполнил к полудню. Поставил варить обед. Рядом сновали две птички. Подскочут близко и сразу же убегают в сторону, будто зовут куда-то. Одна и крыло опустит, и припадет на бок, точно подбитая. Эти штучки знакомы — от гнезда отвлекают. Действительно, в двух метрах от костра, на самом краешке берегового обрывчика, едва не затопляемого приливом, гнездо. В нем четыре зеленоватых, в крапинку, яичка, несоизмеримо крупных для таких маленьких птах. Стал наблюдать, что наседка будет делать: яйца же надолго без тепла не оставишь. Тем более, с моря стал задувать северный ветер, дым от костра прямо потянуло на гнездо. Попрыгала, попрыгала птаха и — на яйца! Ни человек рядом ей не помеха, ни дым. Костер пришлось перенести. Причалил к берегу для отдыха Причалил к берегу для отдыха Пообедал и пошел за оставленным вчера грузом. По пути на серо-зеленом фоне тундры заметил светло-серый предмет. Точно помню, что вчера его не было. Посмотрел в бинокль. Волк! Громадина, рвет оленя. Вот тебе и раз, а я ружье не взял. Середина дня, оставленные человеком вещи рядом, а ему хоть бы что — делает свое дело. У добычи может и броситься. Пришлось возвращаться за ружьем. Зверь убежал. У моих ног лежал здоровенный пантач, зарезанный сегодня утром. Мои котелки, видимо, растравили волчий аппетит, вот он и решил набить утробу как следует. Туша была совсем еще целая. Так что приволок к «Пелле» не только багаж, но и кусок вырезки, окорока и панты (хорошо, водка есть — законсервирую). В одном из кормовых отсеков устроил холодильник, благо лед кругом в количестве неограниченном. Стал жарить мясо. С луком, на топленом масле получилось отменное жаркое. Водки осталось граммов сто. Почему бы и не выпить за удачный День со свежениной... Трое суток одолеваю с божьей помощью какие-то 70 км до Анабарского залива. Всякое было, только грести практически не доводилось. Рубил лед по многу часов кряду, тащил лодку, бросал ее среди дыбящегося льда и бежал прочь, подальше, схватив 30-килограммоаый рюкзак с аварийным жизнеобеспечением на две недели. Вот, думал, он — конец «Пеллы-фиорда». Однако тут же возвращался к лодке. Гнал прочь предательскую мысль: прекратить путешествие, выходить к людям тундрой. Проиграешь — на том и конец твоей настоящей жизни. Победишь — поверишь в себя, словно заново народишься. Слова Суворова: «Победы легкие не льстят сердцу русскому» — укрепляли дух. Изнуряющую, однообразную борьбу скрашивали картинки природы, утверждающие жизнь: то песца видел, то оленей (что их сюда, на лед, принесло?), то нерпу, птицы разной множество... . |
Река Анабар и ее залив упоминаются в документах с 1642 г. в форме «Набара-река». Это
2 2 июля. Наконец-то вырвался на чистую воду Анабарского залива. Пересечь его лед позволяет лишь у мыса Хорго, маяк на нем уже виден.
Спрятался от ветра за невысоким обрывом, занялся кухней. Слышу — с берега нарастает шум. Вездеход? Пока не встанешь, ничего не видно. Но я не очень-то спешу: в котелок только что засыпал лапшу, сейчас вот помешаю, тогда и посмотрю. Помешал, встал и обомлел: прямо на меня неслось полчище оленей. Другого сравнения не пришло — так стремителен был их бег, столь велико количество. За тысячу могу поручиться! Не заметив или не очень-то напугавшись меня, стадо, тем не менее, чуть отвернуло в сторону и пронеслось мимо, создавая шум, подобный грохоту мощного водопада. Южнее, на вершине берега безымянной речушки, несся к морю другой табун — не меньше первого. Гнус довел до безумия животных. Одно спасение — открытые ветру морские мысы, косы. Рядом с моей кухней, за мысочком, из-за которого два часа назад я приплыл, разглядел еще табунок на несколько десятков голов. Подкрасться было плевым делом. Стоят, дергаются, будто нервный тик одолел. То ногой олень дрыгнет, то головой мотнет, то вся шкура мелкой дрожью затрясется... Река Анабар и ее залив упоминаются в документах с 1642 г. в форме «Набара-река». Это был, вероятно, самый восточный пункт, которого мангазейские стрельцы достигали морским путем. А в 1648 г. сюда приплыла ватага Якова Семенова из Хатанги. Каково-то было им, первопроходцам? Сколько мужества и стойкости, сколько мудрости, сколько терпения — этого основного качества подлинного полярника — требовали походы в неведомое. От них, от поморов, человечество узнало о «повадках» льдов, о том, как можно ходить по морю в их суровом окружении. Сведения, стоившие многих жизней, накапливались, собирались в рукописные своды. Вот характерные их названия: «Росписи мореходства» или «Сия книга — знание». А вот образец записей: «Молода льдинка осенью твоего судна боится, что тонка и хила. А весной ты ее боишься: отечную матерую старуху толкнешь, она тебе ребро и бортовину выломит». Чувствуется, что не пустые слова. Непроходимые льды у полуострова Нордвик опять — в какой уже раз! — перечеркнули мой график, отодвинув предполагаемый срок окончания путешествия. На всю обозримую даль лед в таком состоянии, что ступить на него самоубийству подобно: все трещит, стреляет, льдины громоздятся друг на друга, гул стоит. Рвался, рвался я сюда, а тут к просвета не видно. Но ведь известно: из каждой «безвыходной» ситуации есть два выхода: смириться, пустить все на самотек, или что-то делать — все-таки искать, пытаться нащупать хоть какой-то вариант. . Лодка «Пелла-фиорд» во льдах Лодка «Пелла-фиорд» во льдах Стал размышлять. Двинуться вперед можно будет только тогда, когда ветер изменится к отожмет лед. Когда это произойдет — неизвестно С другой стороны, последнее известие о себе я давал 6 июля из Усть-Оленёка, прошло уже целых 18 суток. Нужно искать связь. На мысе Пакса (северная оконечность п-ва Нордвик) должна быть «полярка» или обслуживаемый маяк. До него самое малое 40 км. Пока суд да дело, надо сходить, чтобы потом время не терять... Вытащил вагой лодку на берег, подальше от воды, уложил рюкзак. Поклажи — 25 кг, словом, пойду налегке. Этот поход по насыщенности событиями заслуживает того, чтобы полностью привести дневниковые записи. «В 8.00 вышел. Иду тундрой по водоразделу. То топко, то кочковато. Прыгаю, что козел. Возвратился на побережье обедать. У ключа, где расположился, в плавнике нашел здоровенные тесаные брусья, похоже — от старинного корабля. На двух есть надписи. Не все можно разобрать, но отчетливо читается «ТЕСВЕН». Рядом разрушенное временем зимовье. Вместо дверей прилажены корабельные детали. За спиной громыхнуло. Сначала внимания не обратил, думал — лед стреляет. Но ведь это в тундре! Обернулся. Небо закрыто черной грозовой тучей, ее разрывают сполохи молний. Гроза в этих широтах, что седло на корове. Живности иа полуострове почти нет, царствует белая сова. Кричать она мастерица на разные голоса: виртуозно крякает уткой, воркует, ухает. Одна из сов делает воинственный облет, то и дело пикирует на меня, даже крылом стукнула: гнездо где-то рядом... Погода стала портиться, надо разбивать табор. Сделал под берегом балаган, решил прогуляться — подняться к топографическому знаку оглядеть окрестности. Не больше 100 м оставалось до его высокой деревянной вышки, когда налетел штормовой ветер, пригнавший с моря непроглядный туман (совершенно ясно — бухта-то закрыта льдом). Я не смог не только посмотреть с вышки на другую сторону полуострова, но и найти саму эту вышку. Вот черт, компас-то не взял! Как возвращаться? Ориентиров никаких, укрыться негде. Конечно, стоянку рано или поздно найду, но когда? Два часа блуждал, проклиная все и вся, пока чуть-чуть не ослабел туман н по отблескам солнца удалось определить направление. В 2 ночи, вконец обессилевший, добрался «до дома», натаскал плавника и устроил ночлег. Всю ночь бушевал ветер, но этот шум был даже приятен: может отжать лед! На маяк вышел к середине дня. Ветер неистовствует, зато тумана нет. Нет на маяке людей, стало быть, нет ни связи, ни чистой воды. Стою на высоком обрыве мыса Пакса и смотрю на южную оконечность острова Большой Бегичев. Между нами пролив, забитый движущимся льдом. Вот такие пироги. Теперь единственная возможность дать о себе весть — идти в поселок Косистый, расположенный в юго-западной части п-ова Хара-Тумус. Задача непростая. Надо возвратиться к лодке, сутки отдохнуть, взять продуктов на неделю и топать минимум 150 кч. С такой грустной мыслью пошел в обратную дорогу. Теперь иду берегом, так легче. Чем ближе к лодке, тем становится веселее — отходить начал лед! Не полуостров, а кладезь находок: обнаружил останки еще двух зимовок, детали старинных деревянных кораблей, выброшенные на берег. Не следы ли это исчезнувших экспедиций? Вот бы знатоков сюда... В начале следующих суток был у своей лодки. Там, где вчера громоздились торы ломаного льда, сегодня — вода с редкими льдинками. Вот это удача. Теперь самое разумное — нажимать на весла, пробираться к поселку морем. Если успею пройти через пролив, через трое суток причалю в Косистом. Отдыхать не стал. Быстро сварил на целый день еду и вскочил в лодку. Торопился по-настоящему, греб из последних сил, ел на ходу. Ведь если изменится ветер, опить нагонит лед. Тундрой я шел к мысу Пакса 12 часов, а на лодке добрался за 6 Дальше хода нет: с залива еще идет отлив, а с моря начался прилив, прут льдины одна на другую, дыбятся, грохочут. Долго сидел на краю мрачного ледяного исполина, наблюдая за происходящим. Когда образовалось небольшое разреженное пространство в средней части пролива, рискнул устремиться туда — в неизвестное. Сначала шел за прочной матерой льдиной, но довольно скоро от этого прикрытия пришлось отказаться. Началась лавировка. Но и такого движения хватило не надолго. По мере вхождения в узкость пролива лед все больше смыкался, началось торошение. |
Текущее время: 01:09. Часовой пояс GMT +3. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
МОО НАМС