Нам было некуда возвращаться, поэтому на следующее утро мы снова пошли вперед, надеяс
Многих водномоторников прошлых лет и нашего поколения интересовала и интересует возможность перехода через старый Екатерининский канал. Вот одна из попыток пересечь этот канал.
http://www.barque.ru/stories/1984/to...atherine_canal В Тольятти через старый Северо-Екатерининский канал Год: 1984. Номер журнала «Катера и Яхты»: 109 (Все статьи) 0 Присмотревшись к карге Европейской части СССР, можно увидеть большое кольцо1, образованное реками Сухоной, Вычегдой и Волгой с ее притоком — Камой. Только 18-километровая перемычка суши да таежное болото Глуменец, из которого вытекают Северная и Южная Кельтмы, разделяют верховья Вычегды и Камы. Точнее сказать — разделяют сейчас, поскольку некогда соединял их судоходный Старо- или, иначе, Северо-Екатерининский канал. Идея прокладки этого канала родилась еще в петровские времена, но рыли его очень медленно и ввели в строй только в 1822 г. Эксплуатировался канал недолго. В книге «Хозяйственная статистика России» указывается, что за четверть века по этому каналу прошло не более шести десятков судов грузоподъемностью до 300 пудов. Когда много лет спустя, в 1939 г., по нему проходила геологическая экспедиция, заросший и заплывший к тому времени капал она смогла преодолеть только благодаря строительству временных запруд, поднимавших воду на обмелевших участках. Схема кольцевого маршрута с использованием Северо-Екатерининского канала Схема кольцевого маршрута с использованием Северо-Екатерининского канала Вот такой заманчивый маршрут — посмотреть этот водораздел и пройти кольцом от Ленинграда до Тольятти через Северо-Екатерининский канал — был выбран нами — четырьмя водномоторниками: сотрудниками Ленинградского института ядерной физики к. м. с. В. Волковым и Д. Николаевым и художниками-оформителямн из Гатчины А. Монаховым и Я. Рубиновичем. В поход мы отправились на двух «Прогрессах-4» под двумя «Нептунами-23» на каждой лодке. До истоков Сухоны добрались без особых трудностей, если не считать преодоление 14 шлюзов да небольшую трепку на Кубенском озере. На Сухоне трудности начались — лес шел, заполняя все русло. Приходилось смотреть в оба и практически непрерывно лавировать, чтобы не столкнуться с намокшими бревнами, летящими навстречу со скоростью 12—15 км/ч. На шестые сутки миновали Котлас, вошли в неспокойные воды Вычегды, широкая пойма которой раздвинула коренные берега на несколько километров. То слева, то справа почти до середины реки тянулись песчаные косы. Река для плавания спокойная, но бдительности терять нельзя. Первая остановка из-за мотора. Вышел из строя двигатель «Нептуна». Выяснилось, что разлетелся подшипник верхнего шатуна. В походных условиях его отремонтировать было невозможно, но и это нас не очень огорчило: тогда мы еще имели почти целый мотор в запасных частях! Чем ближе к Сыктывкару — он стоит на реке Сысоле, притоке Вычегды, — тем более индустриальным становился пейзаж. Появились штабеля леса, склады и причалы. Лодки с ленинградскими номерами привлекали внимание местных судоводителей. Они с интересом расспрашивали нас о маршруте, интересовались, не нуждаемся ли в чем. Благодаря их заботам мы пополнили свои запасы дополнительным комплектом свечей, 25-метровым фалом и двумя винтами. А дальше лес пошел сплошным потоком, пришлось вести неравную борьбу с бревнами, стиснувшими лодки со всех сторон. Любая попытка пробиться заканчивалась неудачей. Уставшие, мокрые и злые, мы устроились на ночлег. А проснувшись утром, обнаружили, что сплава — как не бывало! Река была почти чистой. Это позволило в тот же день достичь районного центра Усть-Кулом. Через час после отхода из этого поселка мы уже продвигались по узкой извилистой Северной Кельтме. В устье она не шире 10 м. Под двумя «Нептунами» катера едва вписывались в ее крутые повороты: петляла она так, что порой соседние параллельные колена разделяла не больше 10—15 м. Все чаще путь преграждали лежащие поперек реки деревья. Своими сучьями они упирались в дно и образовывали плотины, около которых скапливались десятки бревен. На борьбу с завалами пришлось потратить двое суток, да и на третьи сутки под проливным дождем мы еще продолжали «любимое» занятие. Счет пройденным километрам потеряли. Сколько прошли от Вычегды? Сто, двести? Совершенно измученные, остановились на ночлег у небольшого омута. Бьющие по тенту капли дождя и шум тайги нагоняли холодящую тоску. Что же предпринять? Вернуться назад? Вдруг из-за поворота выскочила «Казанка». Сидящие в ней люди лихо подрулили к нам и выскочили на берег. Опять традиционный обмен вопросами. Кто? Откуда? Зачем? Оказалось, они с реки Вочь — правого притока Кельтмы. Едут на рыбалку. Остановиться планировали неподалеку отсюда, в зимовье. Через несколько минут их юркая «Казанка» уже мчалась по реке, едва не вылетая на берег, а мы шли следом за ними. Тяжелый «Прогресс» никак не хотел выходить на глиссирование. «Казанка» сделала один, другой поворот и скрылась из нашего зрения, а мы причалили к берегу. Не успели развести костер, как услышали шум мотора. И опять наши «старые знакомые» оказались с нами — они не сумели дойти до зимовья: — Километрах в пяти отсюда поперек реки лежит береза. Около метра в обхвате! — сказал один из рыболовов. — Вам там тоже не пройти. Лучше возвращайтесь назад. В узком «канале» застрял наш «Прогресс-4» Нам было некуда возвращаться, поэтому на следующее утро мы снова пошли вперед, надеясь так или иначе преодолеть и это препятствие. Береза эта удивила всех своей поистине железкой стойкостью. Полтора часа мы по очереди непрерывно рубили ее топором, а затем совместными усилиями кое-как перетащили лодки через полузатопленный ствол. Через 6 км показались крыши нескольких домов. Это была деревня Кирда. Итак, за четверо суток мы преодолели 100 км. Средняя скорость... |
Северо-Екатерининский канал оказался мелкой канавой шириной не более 3—4 м, заросшей
На отдых остановились в прекрасном бору — беломшаннике. Вдруг таежную тишину снова нарушил шум лодочного мотора. Неужели вчерашние рыбаки? Нет, это оказался наш одноклубник Зар Ауходиев. Еще в Ленинграде он просился с нами в поход, но по объективным причинам, связанным с трудностями маршрута, ему отказали. И вот он здесь,— пошел на свой страх и риск и сумел нагнать нас в такой глухомани. Вечером, у костра, Ауходнев и его напарник, перебивая друг друга, долго рассказывали о своих приключениях.
— А как молевой сплав на Вычегде, после Сыктывкара? — спросил я. — Нет, ничего не было. Только отдельные бревна. Вот прихоти судьбы! Мы ломились сквозь сплошные заторы, а у них — ничего. В верховьях Северной Кельтмы нашим главным врагом сказались заросли осоки. Мы пыталось преодолевать сплошь заросшие участки сходу, однако течение относило назад. Длинные стебли водорослей, жестких, как проволока, наматывались на винты. Приходилось каждую минуту останавливаться, чтобы срезать осоку самым обычным охотничьим ножом. По обмелевшей реке проталкивались при помощи шестов. Иногда прыгали в воду и, как бурлаки, тащили лодки бечевой. Когда речное русло спрямилось, мы увидели долгожданную деревню Канава. Она расположена на небольшой поляне, кругом тайга. Перед деревней заметны следы экспедиции 1939 г. — остатки запруды, брошенная геологами плоскодонная баржа. Мы же брели по обмелевшей речушке, таща за собой лодки. Все жители деревни вышли посмотреть на столь необычную в здешних местах эскадру. Многие сомневались, что мы сумеем пройти после второго шлюза. Самый сердобольный подарил лопату. «Она вам пригодится!» Северо-Екатерининский канал оказался мелкой канавой шириной не более 3—4 м, заросшей травой. Канал совершенно прямой, длина его 18 км. От деревни до второго шлюза все 5 км лодки тянули бечевой. Если от первого шлюза, стоявшего когда-то в деревне, остались одни сваи, то второй более или менее сохранился; во всяком случае, деревянное дно его было в хорошем состоянии. По оси «шлюза» в этом дне проделан узкий «канал» — проход, которым, видимо, пользуются местные жители на своих лодках. Вот в эту-то щель и устремился первым Ауходнев. И естественно застрял: только силами шести человек, пустив в ход топоры и ваги, мы вытащили его «Прогресс-4». Ниже канал был практически сухой, тек лишь быстрый ручеек. Втиснутые в него «Прогреесы» зацепились за берега бортами и повисли в воздухе. Стоя в воде, мы раскачивали лодки из стороны в сторону в надежде хотя бы таким диким способом разворотить, расширить русла, по это не помогало. Тогда решили из подручных средств и брезента соорудить плотину. Вода прибывала очень медленно, мы понимали, что таким образом канал водой не наполнишь. Пришлось браться за лопаты... Пришлось браться за лопаты Пришлось браться за лопаты Более 6 часов понадобилось на преодоление 8 км «какала»! Вырвавшийся на простор ручеек упирался в Джурич, узкую и сильно засоренную таежную речку. По Джуричу шли всего 60 км, но достались нам эти километры очень тяжело: тайга подступала вплотную. Завалы, заторы и полузатопленные деревья возникали на каждом повороте. Преодолев с десяток таких препятствий, мы сняли с моторов защелки, удерживающие их в откинутом положении, и, наловчившись, стали перескакивать через деревья сходу. В 20 км от канала встретили очередное препятствие — мост зимника. В деревне нам говорили о нем — предупреждали, но мы не ожидали увидеть столь фундаментальное сооружение, собранное из вековых елей. Ни разобрать его, ни перескочить через верх не было никакой возможности. Только узкая щель между берегом и мостом, образованная весенним половодьем, давала слабую надежду перебраться на другую сторону. Два часа мы расширяли эту щель... На третьи сутки беспрерывных мучений суда вошли, наконец, в широкий речной разлив, образованный слиянием Джурича и Южной Кельтмы. Как приятно было расслабиться, идти по широкой реке, не думая о подстерегающих на каждом повороте завалах! Ровный шум моторов успокаивал, вселял уверенность, что все трудности остались позади. Однако не тут-то было. Сначала мы услышали разносившийся по тайге шум и лязг — работали мощные трактора. А примерно через час увидели, как два бульдозера своими железными ножами усердно сталкивают в реку сотни свежих бревен. Затор! Тут же в сплошном массиве бревен трудился водометный катер. На наших глазах он на полном ходу вылетел на кучу бревен и придавил ее своей тяжестью. Бревна раздались в стороны и поплыли вниз по течению. Вместе с ними поплыли и мы. Через 2 км порадовал очередной затор. Не успели осмотреться, как только что обогнанный нами сплавляемый лес окружил лодки со всех сторон. По «чистинкам» продвигались вперед до тех пор, пока зажатые намертво не остановились посредине реки. Выход один — идти разбирать затор. Через полтора километра удалось найти несколько бревен, которые, уткнувшись в противоположные берега, сдерживали всю находящуюся за ними массу леса. Шестами и веслами оттолкнули их от берега. Освобожденный лег выстроился в цепочку и поплыл по течению, а мы поспешили к лодкам: к следующему затору надо было успеть раньше, чем выпущенные на свободу бревна... На Южной Кельтме разобрали пять таких заторов общей протяженностью около 10 км. В верховьях Камы также велся интенсивный сплав: лес плыл непрерывным потоком, приходилось пробиваться через скопища бревен всеми возможными способами. Иногда лодки приходилось попросту перетаскивать через запани. А впереди поджидала Керчевская запань, через которую летом сквозного прохода нет (она бывает открыта только в период весеннего завоза грузов в отдаленные районы). Чтобы обойти ее. нужно либо перевезти лодки на Вишеру на автомашине из Бондюга, либо сначала следовать до Понтега и грузиться уже там. Мы предпочли второй вариант. От Бондюга до Понтега 70 км, но бесконечная проводка лодки среди бревен настолько утомила, что я потерял бдительность. Преодолевая очередной затор, мой «Прогресс» налетел на бревно. В результате согнулся форштевень, вдоль заклепок потянулась трещина длиной около 20 см. При помощи густотертой краски, тряпки и паяльной лампы к вечеру трещину удалось заделать. На следующий день были в Понтеге. Здесь повезло: по указанию директора совхоза лодки тут же погрузили на попутную автомашину и через час езды по полям и перелескам мы уже были на берегу Вишеры. Вверх и вниз по этой большой реке шли буксиры, пролетали «Метеоры». Сотни километров мы прошли но Каме и Волге до Тольятти. Были и поломанные моторы, и пробитые лодки. Мы и шли самостоятельно, и тянули друг друга на буксире. Таежные реки и молевой сплав леса дали себя знать, но товарищество, взаимная выручка и знание техники помогли преодолеть все препятствия. |
Под алыми парусами от Перми до Архангельска в одиночку на моторной лодке «Казанке"
https://teron.ru/index.php?showtopic=106776
Ещё одна история от КП. Под алыми парусами от Перми до Архангельска О существовании водного пути из Камы в Северный Ледовитый знают немногие. Но он есть. Это переход из Южной Кельтмы в Северную по давно забытому Екатерининскому каналу, построенному еще при Александре I. Пермяк Алексей Плотников прошел путь длиною в две с половиной тысячи километров в одиночку на своей моторной лодке «Казанке». Об этом он рассказал «Комсомолке». - Идея появилась у меня давно. А в этом году я где-то сэкономил, где-то подзаработал и решился на путешествие. Оборудовал на лодке каюту, поставил паруса - конечно, алые, как мечтал с детства, - погрузился за КамГЭСом и пошел. Было это 17 мая. На весь маршрут Южная Кельтма - Джурич - Екатерининский канал - Северная Кельтма - Вычегда - Северная Двина мне потребовалось 20 суток. На Южной Кельтме - сплошняком болота, еловые леса, осинники и заторы - масса поваленных деревьев. Их либо расчищать, либо лодку весом в 700 кг через них перетаскивать. Шел по картам. Однажды свернул по протоке, два завала прошел и только тогда понял, что заблудился. В тот день я прошел всего 10 км. Было очень обидно. Очень хотелось все бросить и вернуться. Но как? Снова через все завалы? Сколько их впереди, я, конечно, не знал. Но то, сколько сзади, просто пугало. Кардинальная поломка один раз случилась - на Северной Двине заклинило коленвал. Мотор пришлось полностью перебирать, прямо в лодке. В тот день, чтобы время не терять, я шел под парусами. Плыл один. По-настоящему страшно стало однажды, когда на Джуриче попал в капкан. Это случилось примерно через неделю после начала похода. Утром встал, пошел смотреть завал. Шел по бревнам, и вдруг нога съехала в воду. Бревна сразу сошлись, сцепились сучьями, и я ни туда, ни сюда. Как ни дергал - ничего не помогало. «Вот медведь сейчас выйдет, - подумалось тогда, - а обед халявный для него уж готов». Освободился только спустя два часа. Ногу, конечно, здорово сдавило, она вся посинела и замерзла. До лодки хоть и полз, но уже счастливый - знал, что теперь выживу. Когда до канала дошел, такая эйфория была! Помню, как своим в телефон чуть не со слезами кричал: «Я на канале! Я дошел!». И они в ответ чуть не плакали. Екатерининский канал - грандиозное сооружение. Прямой, как стрела. Его длина - 19 километров. Ширина - метров 20. И стены выложены бревнами... Прежде по нему проходили 100-тонные баржи. А сейчас он весь зарос. В районе канала место малообжитое, угрюмое: тайга, болота. Только со стороны Коми - деревня Канава (кстати, Канава переводится как «канал»). В деревне мне обрадовались, как родному. - А власть-то еще не сменилась в России? - наперебой расспрашивали меня канавинцы. Прежде Канава была большим поселком, со своими клубом, почтой, больницей и даже небольшим аэропортом. Сейчас вся деревня живет товарообменом. Ловят пушнину (белку и куницу), рыбу (ту, что меньше семи килограммов, за рыбу не признают, выбрасывают), собирают грибы-ягоды. И все это меняют на соль, спички, одежду. Во всей деревне трудоустроен только один человек: работает 4 часа в день - с 6 до 10 вечера подает в деревню свет. Если им надо попасть в район, садятся в пирогу (иначе эту длинную, в полметра шириной и в 5-6 метров длиной лодку не назовешь) и плывут сотню километров по реке. В Канаву приезжает коммерсант, меняет одни продукты на другие. Магазин у них - в бане. Правда, когда я приехал, из всех продуктов на полке завалялся всего один лимончик. Его я и купил. Жители Канавы беспробудно пьют. Один такой забавный, на деда Щукаря похож - что ни слово, то каламбур. С высшим образованием, трижды совершал автономные плавания на подводной лодке, штурманом был. Но вернулся в деревню и, как все, спился. Но есть еще мужик Прокопий: не пьет, не курит, отчего отлично сохранился. Его отец был уланом в царское время, а потом перешел на сторону красных и служил в личной охране при Буденном. Занимается заготовкой на зиму: бочку щучьего филе на зиму засаливает, остальное - на продажу. Но он такой один... Посмотрел и реки северные, и в Архангельске побывал. Обратно возвращался уже на машине. Четыре дня. Впечатления от путешествия, конечно, незабываемые. Но к Екатерининскому каналу чувство особое. Любопытно только, отчего это поистине грандиозное сооружение нигде не значится как исторический памятник? И оттого не сохраняется. Историческая справка Мысль о сооружении канала возникла в 1721 году, именно тогда командир Уральских горных заводов В. Н. Татищев доносил президенту государственной берг-коллегии графу Я. В. Брюсу: «отъ пленныхъ-де шведскихъ офицеровъ ... слышалъ, что на северъ оттуда (от Соликамска) есть озеро, изъ котораго вышли две реки Кильтмы, изъ коихъ одна потекла на югъ въ Каму, а другая на северъ въ Вычегду, впадающую въ Северную Двину». Главный командир Уральских и Сибирских заводов генерал-майор В.И. Геннин (слышавший о Кельтмах от В. Н. Татищева) 11 ноября 1724 года доносил Петру Великому: «Всемилостивейшiй наш Государ! Уведомился я, что можетъ учиненъ быть безъ нужды путь водою отъ Севернаго до Каспiйскаго моря...». Однако проект В. И. Геннина был оставлен без внимания по причине тяжелой болезни и последующей смерти Петра I. Генерал-губернатор Ярославский и Вологодский А. П. Мельгунов дважды (в 1783 и 1785 годах) подавал императрице Екатерине II «Записку», в которой говорил о необходимости «соединить Архангельскiй портъ съ Сибирью и Астраханью посредствомъ прокопанiя небольшаго канала...». 26 февраля 1786 года по «Соизволению» императрицы Екатерины II началось строительство канала, которое прерывалось дважды: первый раз из-за Второй Турецкой войны, второй - из-за Отечественной войны 1812 года. Работы были полностью завершены в 1822 году. Грузоподъемность судов, ходивших по каналу, была от 6 до 8 тысяч пудов (1 пуд = 16,3805 кг). Но канал существовал всего 16 лет и в 1838 году был закрыт из-за появления нового водного пути, примыкающего к Мариинской системе с востока. Несмотря на полное разрушение канала, предприимчивые купцы продолжали использовать этот торговый водный путь вплоть до 1917 года, проводя по нему суда грузоподъемностью до 200 пудов (3.3 т.). |
О путешествиях по северным морям на катере "Замора", о поездке на Соловецкие острова
А сейчас Вашему вниманию представляем повествование о путешествие на моторной лодке по самому крайнему-прекрайнему Северу.
http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%A4/f...ter-okeana---1 Испытание севером (Свежий ветер океана - 1) Федоровский Евгений ФЕДОРОВСКИЙ ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ Испытание севером Свежий ветер океана - 1 Предисловие Автора этой книги Евгения Федоровского хорошо знают читатели журнала "Вокруг света". Работа в журнале оказалась на редкость созвучной его горячей, беспокойной натуре. Здесь он смог осуществить свои мечты о путешествиях, выработать свой почерк. Первый его большой поход на подводной лодке "Северянка" в Атлантику вызвал к жизни и первую книжку - "Секрет рыбьих стай". С большой любовью Федоровский раскрыл характеры молодых дерзких исследователей океана. Затем Евгений Федоровский вместе с журналистом Александром Ефремовым совершил интересное путешествие по 60-му меридиану от Ледовитого океана до советско-иранской границы, а годом позже - по всей восточной границе страны. Эти путешествия; описаны в книгах "Беспокойная прямая" и "Сто дорог, сто друзей", вышедших в издательстве "Молодая гвардия". В последующие годы Федоровский пишет повести "Потерянный караван", ""Штурмфогель" без свастики", "Входящий для спасения ", используя редкие архивные материалы для создания остродраматического сюжета. В "Повести об алых снегах" Е. Федоровский сумел заинтересовать читателя, казалось бы, самым обыкновенным и будничным. Удивительной поэтичностью наделены герои этой книги - покорители ледниковой стихии. Аэронавты на воздушном шаре, геологи в тайге, полярники, сотрудники лавинных станций, испытатели новых самолетов - люди в пути, люди в тревоге, в опасности, в поиске - стали героями и других его книг. "Дорога в тысячу верст", "Орлиный услышишь там крик", "Горячие точки земли". В предисловии к одной из книг писателя наш знаменитый полярник И. Д. Папанин заметил, что произведения Евгения Федоровского адресованы всем, кто любит путешествовать, познавать, в ком живо неистребимое чувство романтики. Где бы ни был писатель, он всегда выступал не в роли стороннего наблюдателя, а как полноправный член того или иного коллектива. Поэтому каждый его очерк или книга так достоверны, вызывая полное доверие читателей. В новой книге - "Свежий ветер океана" Федоровский рассказывает о своих путешествиях по северным морям на катере "Замора", о поездке на Соловецкие острова, о работе в геологической партии в одном из районов Дальнего Востока. Одновременно он повествует о кругосветных плаваниях одиночек, о бесстрашной семерке во главе с Дмитрием Шпаро, говорит о важности психологической совместимости и многом другом, что придает книге не только занимательность, но и познавательную ценность. "Трудные берега" - так называется одна из глав этой книги. Название это в какой-то мере символично. Не просто рядом со своими героями находится автор, но чаще всего он с ними в минуты их самых трудных свершений. Может быть, именно поэтому так выразительно и правдиво входит в его произведения сама жизнь. Ю. Сенкевич "ЗАМОРА" И ЕЕ КОМАНДА Весна в журнале "Вокруг света" начинается с "первых ласточек". В редакцию приходят люди с задубевшими от ветра лицами, в одежде, промытой холодными дождями, с беспокойным блеском в глазах. Они молча разматывают рулоны карт. Там, на этих картах, в красных зигзагах линий, - их планы, их надежда, их мечты. Еще одно несвершенное путешествие. Еще один вызов стихии. Еще один бросок в ураганы и штормы... Дороги сопротивляются, их нужно победить, чтобы в борьбе испытать свою силу, ловкость, хладнокровие, мужество. Средства передвижения? На мыслимых и немыслимых сооружениях, на плотах, на мотоциклах, резиновых лодках, байдарках, на самодельном вездеходе, свободно несущемся аэростате, семимаране... Каждую весну неистребимый зов дальних дорог будоражит этих людей. Всю зиму они терзали справочники, составляли списки необходимых вещей, рассчитывали время, чертили графики маршрута, копили деньги, ремонтировали палатки, снасти, спальные мешки... Таким людям не надо напоминать о том, что путешествие будет опасным или что в прошлом уже предпринималось нечто подобное, что вообще можно выбрать более прямой и менее рискованный путь... И вот так же весной в редакцию пришли Дима Кравченко, Аркадий Корольков, Сережа Красносельский и Володя Савельев. Пришли в общем-то с далеко не новой идеей: попробовать на маленьком катерке проскочить по Великому Северному морскому пути. Эта идея владела ими уже несколько лет, и они тоже хотели испытать себя в условиях, отличающихся от каждодневных. Идея подогревалась упорством Димы Кравченко, их признанного лидера. У Димы были максимализм молодости, неприятие осторожных советов и чрезмерная уверенность в себе. Какая-то одержимость была во всем облике Димы, в его желтоватом аскетическом лице, впалых щеках, черной бороде, остро-колючем взгляде. В квартире у Димы одна стена была затянута зеленой морской сетью с нашитыми на ней ракушками и морскими звездами, вдоль других стопами лежали книги, по углам распиханы рюкзаки, ружья, болотные сапоги, надувные матрацы. Сюда собирались, здесь подолгу жили его друзья - скитальцы и бродяги. Если бы Дима родился во времена Великих географических открытий и флибустьеров... Впрочем, и сейчас он искал какие-то неоткрытые тайны, объединял неустрашимых единомышленников и устремлялся на поиск разгадок. Он искал клад Наполеона в Симлевском озере на старой смоленской дороге, он обнаружил подо льдом у Новой Земли затонувший корабль Виллема Баренца... Когда-то Дима учился в Архангельском мореходном училище. Там увлекся историей морского поморского дела. Он хорошо знал поморские обычаи, слова, приметы, разбирался в ветрах, течениях, приливах и отливах, мог довольно точно ориентироваться по звездам. Звезды он тоже называл по-поморски: Большую Медведицу - Лосем, созвездие Плеяды - Утиным гнездом, Ореон - Коромыслом, Млечный Путь связывал с направлением отлета птиц, именуя его Гусиной дорогой. Он утверждал, что никто иной, а только поморы положили начало географическим открытиям в северных морях, в Ледовитом океане. Они были превосходными мореплавателями по "Студеному морю". Подобно скандинавам-викингам, плававшим в Северной Атлантике, они осваивали новые земли, узнавали о неведомых островах и архипелагах, расширяли границы государства. Диму очень огорчало, что о викингах сочинялись саги - позднее они перелагались в романы и трагедии,- а вот поморы большей частью оставались безвестными. А они не меньше, даже, может быть, больше мучений претерпевали в пути. Как ни свирепа бывала Атлантика, Ледовитый океан был страшнее, грозил и ураганами, и туманами, и льдами, и дремучей дикостью почти незаселенного побережья. Диме хотелось узнать, скорее - на себе испытать, что же встречалось людям на большом и холодном пути, какие беды подстерегали их по дороге "встречь солнцу"? Он мечтал отправиться на восток, пойти, так сказать, в кильватере за кочами поморов, которые уже в XVI веке добирались до Оби и Енисея. Основали же они в низовьях реки Таз, притока Оби, огромное по тем временам торговое поселение Мангазею, где вели меновую торговлю с ненцами, да и сами занимались рыбным и соболиным промыслами. Поморы первыми из европейцев проникли на Шпицберген, а возможно, были и на Земле Франца-Иосифа. В это же время западные мореплаватели пытались проложить через Север морской путь в Китай и Индию. Они организовали "Общество купцов - искателей приключений для открытия неведомых земель, островов и держав". Председателем общества стал Великий штурман Англии (был такой чин) Себастиан Кабот. Стараниями этого моряка в 1553 году была снаряжена экспедиция под командованием некоего Гуго Уиллоби. Корабли англичан достигли Новой Земли, но дальше пройти не смогли из-за льдов. После шторма один корабль вынесло в Белое море, два других остались на зимовку близ острова Нокуев. Весной следующего года поморы обнаружили оба судна с замерзшими людьми... |
Через сорок лет попытался проникнуть в Ледовитый океан голландец Корнелиус Най. Он прошел через Югорский Шар и приблизился к Ямалу. Залив реки Мутной капитан принял за устье Оби. С этим "открытием" он вернулся на родину. Поскольку сам факт пребывания в столь высоких широтах считался на Западе актом невиданного героизма, это ошеломляющее известие было встречено с таким же восторгом, как открытие Америки Колумбом. Най получил звание адмирала и в 1595 году возглавил новую эскадру из семи кораблей. Однако голландцы на этот раз лишь подошли к берегам Югорского полуострова и дальше пробиться не смогли. Укрываясь под южным берегом Вайгача, они встретили лодьи поморов из Пинеги. Поморы рассказали иностранцам, что из Холмогор ежегодно несколько лодий ходит до устья Оби и Енисея. Дальнейшие попытки пробиться в "Индию" были безуспешны. На адмиральском корабле капитанами был подписан акт о невозможности дальнейшего продвижения на восток. Лишь один из капитанов, Биллем Баренц, отказался поставить под этим актом свою подпись...
Столь же безуспешными оказались попытки и других западных мореплавателей освоить "Студеное море". Оставив надежду проникнуть на восток, иностранцы завязали активную торговлю с жителями северных окраин. Пушнина, моржовая кость, ценная рыба беспошлинно вывозились на Запад. Знаменитый "мангазейский ход" поморов стал в сущности дорогой для контрабанды. Русская казна ничего не получала от вывоза северных богатств. Да и воеводы южных областей Сибири с завистью смотрели на процветающую Мангазею. Слишком многое уплывало у них из рук. Им удалось убедить молодого царя Михаила Федоровича запретить древний мангазейский ход. 24 августа 1623 года царь послал тобольским воеводам такую грамоту: "А старою дорогою из Мангазеи Тазом рекою на Зеленую реку, да на Мутную реку, да на Карскую губу, и Большим морем к Архангельскому городу и на Пустоозеро (Пустозерск на реке Печоре) торговым и промышленным людям ходити не велено, чтобы на те места немецкие люди (так называли на Руси всех иностранцев) от Пуста озера и от Архангельского города в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею не ездили. А людям, которые хаживали наперед сего в Сибирь, в Мангазею Большим морем и через Камень (Урал), велено учинити заказ крепкой, чтобы они с немецкими людьми не ездили, и в Мангазею дороги не указывали, и про Мангазею с ними не разговаривали". Многолетний опыт поморов по освоению "морского хода" из Белого моря в устье Оби и Енисея предавался забвению. Воеводы срубали кресты и маяки, уничтожали рукописные карты и лоции. Запрет значительно сократил количество дальних походов. Поморы стали вести зверобойный и рыбный промысел лишь в Баренцевом и Белом морях. Окончательно добил поморское судостроение и мореходство Петр I. Заботясь о развитии большого морского флота, он действовал традиционными запретительными методами: "По получению сего указу объявите всем промышленникам, которые ходят в море для промыслов своих на лодьях и на кочах, дабы они вместо тех судов делали морские суды - галиоты, гукары, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для того дается им сроку на старых ходить только два года..." Но поморы не спешили строить гукары и флейты. Эти суда были килевые, а не поморские плоскодонные и совсем не годились для волока по суше. Кроме того, они имели большой вес и не подходили для рыбного и зверового промысла. Поморские суда, на которых веками плавали мореходы, больше устраивали северян. Тогда последовал более жесткий приказ: "...а старые их суды лодьи, карбусы, соймы, кочи и протчие велите переорлить (поставить клеймо с царским орлом, то есть учесть) и дайте им на тех заорленных доходить, а вновь отнюдь не делали б, а буде кто станет делать после сего указу оные, тех с наказанием ссылать на каторгу, а суда их изрубить". Вот так и получилось, что весь мир восхищался формой корпуса знаменитого "Фрама", хотя поморы плавали на подобных судах много веков назад! Предприимчивые и отважные, а главное, коллективно накопившие огромные практические знания и опыт, они выживали и побеждали в условиях, в которых гибли специально снаряженные экспедиции позднейших времен вплоть до XX века. По старому поморскому пути на восток и решил отправиться Дима Кравченко. Он перечитал множество книг про северные моря и путешествия по ним. Воспоминания отчаянных мореходов-одиночек были особенно близки его мятежной душе. Он знал их высказывания наизусть. "Я боялся разучиться говорить и стал громким голосом отдавать себе команды. Ровно в полдень я по всем морским правилам кричал: "Восемь склянок!" В каюте я кричал воображаемому рулевому: "Как курс?" Но ответа не было, и одиночество наваливалось на меня с новой силой". Это Джошуа Слокам, первым в одиночку обогнувший земной шар. "В минуту полного отчаяния пропадает даже страх. Прижатая к стене мышь может броситься даже на льва. Налетел ураган или нет, а воду из трюма необходимо откачивать, иначе яхта пойдет ко дну. Я выпиваю несколько глотков драгоценной воды и чувствую, как в меня вливается бодрость". Это Джон Колдуэлл, в 1946 году пересекший Тихий океан. "По три раза в день я вколачивал себе в голову: "Я этого добьюсь! Не сдаваться!" Эти слова были для меня "спасательным кругом" в тот пятьдесят седьмой день плавания. Провести девять часов, цепляясь за дно крохотной, скользкой калоши, когда тебя качают шести-девятиметровые волны, когда налетают безжалостные шквалы и бешено завывает ветер, - такое, пожалуй, требует большего, нежели обычная воля к жизни". Это Ханнес Линдеман, дважды, на плоту и надувной лодке, переплывший Атлантику. "Когда я путешествую один, я чувствую себя вдвое сильнее. Когда же плыву с кем-нибудь, то меня не оставляет беспокойство о комфорте и безопасности спутников. Нет! Я решительно предпочитаю плавать в одиночку". Так высказывался победитель трансатлантической гонки одиночных мореплавателей Френсис Чичестер. Диму очень соблазняло одиночное плавание. Как ни странно, он, наверное, спокойнее перенес бы любые невзгоды, если бы поплыл один. Сам работавший до полного изнеможения, из последних сил, он того же самого требовал от других. Он не терпел людей, не похожих на себя, резко и круто обходился с товарищами, не признавал чужих советов, бросался из одной крайности в другую. Однако на этот раз от одиночества пришлось отказаться. Ледовитый океан - это Ледовитый. Тогда он стал подбирать единомышленников, и, конечно же, сразу нашел. Правда, осторожный и скептически настроенный Сергей Красносельский мало верил в удачу, зато Аркадия Королькова и Владимира Савельева покорила одержимость Димы. И они полностью доверились ему. Еще больше разжег страсти отважный поход старых полярников - капитана Анатолия Савельевича Янцелевича и авиатора Алексея Аркадьевича Каша. На швертботе "Пингвин" они отправились по маршруту Москва - Дальний Восток Москва. Их малыш кораблик прошел сначала по речным путям до Архангельска, затем ледовыми морями до западного Таймыра, по многоводной Пясине поднялся к Норильску. Перезимовав там, "Пингвин" по тундровым рекам пересек южный Таймыр, морем Лаптевых дошел до Тикси, оттуда Восточно-Сибирским морем достиг Колымы и поднялся до ее верховьев. Доставленный на автомашине в Магадан, катер пересек Охотское море и достиг Хабаровска. Потом на новой надувной лодке "Пеликан" Янцелевич и Каш преодолели сотни километров по Амуру, Шил-ке, Селенге, пересекли Байкал, Ангару, Енисей... Последний этап этого удивительного путешествия проходил по Волге. Эти километры оказались чуть ли не роковыми. В Куйбышевском водохранилище суденышку пришлось выдержать настоящий морской шторм с дождем. "Пеликан" заливало водой, его едва не опрокидывало. Все чаще лодка давала течь. Плавание продолжалось... десять лет, потому что плыли путешественники только во время отпусков и каждый раз начинали свой путь с того места, где остановились ранее. Пройдя около тридцати тысяч километров по рекам и морям, "Пеликан" наконец финишировал в Южном речном порту Москвы. |
"Неужели на таком суденышке ("Пеликан" был три метра длиной и полтора шириной) столько пройдено?" - удивлялись многие. И бывалые полярники смущенно разводили руками: мол, что поделаешь, большего не было...
Кое у кого из журналистов, видимо, уже вертелось в голове начало репортажа. Вроде: "Они вышли победителями из сражения с океаном". К таким фразам прибегали многие авторы, когда писали о знаменитых мореплавателях. Но в том-то и дело, что эти мореплаватели ничего не побеждали. Они тем и славны, что смогли найти с океаном общий язык, научились согласовывать его и свои усилия. Кравченко тоже надеялся сдружиться с Ледовитым океаном, чтобы одолеть нелегкую поморскую дорогу. Когда идея стала витать в воздухе, друзья начали строить катер. Судно должно было быть предельно устойчивым, но в то же время достаточно легким, с сильным автомобильным мотором, мачтой для крепления паруса. Осадка должна быть небольшой, до шестидесяти сантиметров, чтобы можно было идти по мелководью вдоль берега. Правда, попытка впрячь в одну телегу "коня и трепетную лань" обернулась большими неудобствами. В рубке с трудом помещались трое, не было камбуза, туалета, радиорубки, места, где хранились бы вещи, продукты, запасные канистры с горючим. Для серьезного морского путешествия катер подходил мало. Он больше годился для тихих речек средней полосы, когда можно в любой момент пристать к берегу, приготовить на костре обед, сходить в магазин за продуктами, устроиться на ночлег в палатке. Тем не менее Дима дал ему название "Замора". Несведущие спрашивали: ""Замора"? Это от слов "заморить", "заморыш"?" Диме приходилось объяснять, что, согласно словарю Даля, это поморское слово означает "моряк, побывавший за морем". Едва "Замора" спустилась на воду, Дима тут же погнал ее "в даль светлую". Первыми пошли на ней скептик и постоянный спутник Димы во всех странствиях научный работник одного из исследовательских институтов Сергей Красносельский и осторожный, уравновешенный Аркадий Корольков, инженер Ленинградского оптико-механического объединения, с которым друзья познакомились в одном из походов. Из Москвы по системе каналов они перегнали катер в Архангельск, отсюда ринулись в Белое море. Тут-то и хватили лиха. В ветер волна свободно гуляла по палубе, быстро намокала одежда, зубы начинали выбивать дробь. Нелегко пришлось им и в устье реки Чижи на полуострове Канин, где начинался знаменитый поморский волок. Исследователь Русского Севера Константин Сергеевич Бадигин так оценивал значение древней дороги: "Пути через волоки положили начало особому виду полярного мореплавания, прибрежному, при котором использовалась тянувшаяся вдоль берега полоса чистой воды - рынчара (заберега). Тактика прибрежного плавания, выработанная нашими северными мореходами, долго давала единственную возможность плавания по Северному морскому пути. Так плавали вплоть до начала применения авиаразведок". Когда Дима с друзьями очутился у Чижи, он узнал, что Чешский волок летом вообще непреодолим. Обходить же Канин морем он не захотел. Промышленный человек пинежанин Фома Борисов писал об этом волоке так: "...а река Чижа пала устьем в большое море-окиян с востока на запад; а Чижа река невелика, поперек сажени с три (около шести с половиной метров); а шли они тою рекою вверх до Чесского волоку день да ночь, а по реке Чиже по обе стороны тундра, а большого лесу нет, а кочует по той речке каменская самоядь, а ясак дают на Мезень в слободу, а кочуют невеликие люди. А через Чесский волок кочи их перевозила самоядь, на оленях наймуючись, а волоку Чесского сажень о двадцать, место тундряное, а в большую воду тот волок поймает водою. А перешед Чесский волок, пришли на Чошу, а речка Чоша невелика, ходят ею прибылою водою, как приходит вода с моря". Дима все же решил идти напролом. У реки Чижи оказался зловредный нрав. Несколько часов она текла к морю, словно пытаясь отбросить "Замору", потом замирала, спокойненько струилась, притупляя бдительность, затем вдруг набирала скорость и неслась в противоположную сторону, таща катер в глубь полуострова. Много сил потратили ребяга, когда плыли, вернее, ползли, орудуя веслом, как багром, по самой грязной в мире грязи с ласковым названием "няша", устилавшей дно старого волока. Все тяжелые вещи они сложили в рюкзаки, взвалили груз на спину и толкали катер вперед. Мотор работал на малых оборотах. Из-под винта лезла густая торфяная каша. Ноги в болотных бахилах увязали выше колен. Так продвигались метр за метром. Когда попадалась глубь, катер, облегченно вздохнув, вырывался вперед, и его приходилось догонять, то и дело купаясь в жидкой грязи. Поломали они спины и на перекопе - канале, когда-то вырытом поморами. Сейчас он зарос и сильно обмелел. Сережа и Аркадий приладили бечеву к носу и впряглись в лямку, как бурлаки, а Дима приподнимал корму, чтобы дать ход винту. Измучившись, они сели на траву и уже решили повернуть обратно, плюнув на свое бесполезное занятие. Поморы, видно, были покрепче, да и помогала им "самоядь с олешками". Однако, отдохнув, они впряглись снова. Потом призвали на помощь опять же поморский опыт. Древние мореходы орудовали вагой: клали бревно поперек русла, концами в ямы между кочек, чтобы оно не вырывалось, накручивали трос, прицепленный к судну, и потихоньку тащили. Они же применяли "шлюз": вешали парус на веревке поперек протоки, нижний край придавливали камнями или каким-нибудь грузом, получалась плотина. Когда вода поднималась, плотину разбирали, и некоторое время судно двигалось с водяным валом. Поливая волок обильным потом, с проклятиями тащились Дима Кравченко и его товарищи по тундровой хляби. Были моменты, когда они собирались отступить, уйти назад на резиновой надувной лодке, а завязший катер оставить посреди тундры как памятник упрямству и безрассудству. И все-таки им удалось в конце концов прорваться в Чешскую губу. Через неделю. А ведь поморы проходили Канинский перешеек всего за трое суток, да и их лодьи, наверное, были потяжелее "Заморы"... "Здесь нас вынужден был покинуть Аркадий, у него кончался отпуск,рассказывал Сергей Красносельский в своем дневнике. - Проводив Королькова на "резинке", на обратном пути думаю, что нам с Димой будет трудно вдвоем Аркадий со своим спокойствием и мягкостью был демпфером в нашем небольшом коллективе..." Поскольку до Индиги не хватало бензина, Дима решил остановиться на мысе Микулкин, где находилась метеостанция. Здесь он поставил катер на два якоря носом к волне. Съехали на берег на резиновой лодке и пошли к домику метеорологов по прямой через тундру. |
На другой день катер оказался на камнях, метрах в семидесяти от воды. "Лопасть винта
На другой день катер оказался на камнях, метрах в семидесяти от воды.
"Лопасть винта сломана, погнут кронштейн вала, и катер полон воды, - пишет далее Сергей Красносельский. - Как по команде встаем на четвереньки и заглядываем под брюхо катера - царапина на скуле, но неглубокая, и больше ничего. - Ай да "Заморушка"! - Дима ходит вокруг, подбирает на берегу консервную банку и начинает вычерпывать воду. Меня возмущает это его свойство - хвататься за работу сразу, не подумав, не взвесив всего. Но у этого метода есть преимущество: Дима не дает намерению погибнуть под грузом сомнений, колебаний, рассуждений. Он берется, и плохо ли, хорошо ли, но делает такие вещи, за которые, подумав как следует, и вовсе не возьмешься. Вот и сейчас он не дал мне толком задуматься над тем, возможно ли в полевых условиях отремонтировать залитый водой движок. Поневоле переключился на более практические действия: отыскал в носовом отсеке кусок шланга, опустил его в корму, подсосал по-шоферски, и полилась вода веселой струйкой. Воды еще полкатера, а Дима уже орудует гаечным ключом, снимая карбюратор... Надо отвезти на зарядку аккумулятор. Перед домом на траве стоят нарты на высоких полозьях. Черемушкин, начальник метеостанции, внимательно разглядывает его. - Думаешь, не выкинуть ли сразу? - спрашиваем. - Зачем выкидывать? Ничего ему от воды не сделалось, и заряд он примет. Черемушкин ведет к электростанции. Она помещается в отдельном, очень чистом домике. - Да тут у вас целая мастерская! - А как же! Не будешь же из-за каждого пустяка вертолет вызывать. То радиостанция вырубилась, то дизелю - профилактику, то какой-нибудь из приборов испортится. А вот сейчас подвесной мотор сломался. С ним у меня больше всего мороки. Черемушкин говорит и дело делает - подсоединил аккумулятор, запустил дизель подвижной электростанции: "Ток дадим небольшой, время есть, а заряд глубокий..." Регулирует силу тока и вдруг меняет тему разговора. - Вы мне лучше скажите, зачем вы на Север подались? Мы здесь хоть для дела. А вам что, мало других мест для отдыха? По пути к катеру излагаем идейные предпосылки нашего похода. - Ну ладно, зачем - это я понял. Но почему именно вы пошли? Разве можно так рисковать? Неужели нельзя было найти приличный катер и людей более опытных, профессионалов? Вы ведь, ребята, даже и с условиями незнакомы. - Вам ли говорить про риск? Вы сами в Индигу на "казанке" ходите... - Я - другое дело. Я здесь живу". После мыса Микулкин "Замора" пересекла Чешскую губу, прошла Индигу, Топседу и добралась до Печоры. Здесь катер оставили зимовать. Он требовал капитального ремонта. Пройдя путь от Москвы до Печоры, Дима убедил себя, что можно "пробежать" на "Заморе" до Тикси или в крайнем случае до Диксона. К весне в Печору должны были съехаться снова Дмитрий Кравченко, Аркадий Корольков и Владимир Савельев, сменивший Сережу Красносельского, который от новой поездки отказался. Чуть сутуловатый, тихий, рано начавший лысеть Володя Савельев, инженер одного из московских научно-исследовательских институтов, кажется, дальше Можайска никуда и никогда не выезжал. Типичное дитя большого города, он не умел чистить рыбу, варить кашу, понимать с полуслова товарища, особенно на привалах, когда требовалась большая расторопность, чтобы засветло разбить палатку, набрать дров, зажечь костер, запастись водой для чая, найти в рюкзаках сухари и кружки. Склонный более к созерцательности, чем к какой-либо деятельности, он себе на удивление решился поплыть с Димой. Оставалось гадать, чем руководствовался и Дима, когда соглашался взять с собой Володю. Аркадий Корольков опять мог потратить на поездку только свое отпускное время и где-то на полпути должен был покинуть "Замору". Требовалась замена, поэтому Дима обратился в "Вокруг света" с просьбой "дать человека". Заодно с помощью журнала он хотел обзавестись необходимыми для похода в морях Арктики документами. Редакцию настораживало, что свою экспедицию Кравченко предполагал осуществить на крошечном катерке. Ведь это был немалый риск. Здесь требовалась большая и тщательная подготовка. Первый этап путешествия "Заморы" по рекам и Белому морю прошел более или менее благополучно лишь потому, что был самым легким. Дальше шло Карское море - оно пострашнее. Да и берега были уже менее заселены, на чью-то помощь рассчитывать не приходилось. Но Дима уверял, что катер строился на совесть и вполне приспособлен для плавания по северным морям, благо никто из сотрудников журнала "Замору" в глаза не видел, а предусмотрительный Дима не показывал ее фотографий. По московским улицам неслись шалые ручьи, горячо светило весеннее солнце, обещая хорошее лето. "Катер в Печоре, и мы все равно пойдем",- настаивал Дима. Хотя путешествие и представлялось сомнительным предприятием, тем не менее автор этих строк дал согласие участвовать в нем. "Кто не рискует, тот не выигрывает", - пришли мне на ум бесшабашная мысль. Ну почему же в наш деловой, рациональный век мы должны слепо придерживаться его логических установок?! Привлекала меня эта поездка еще и тем, что давала возможность снова побывать в Арктике, которую я знал на всем протяжении от Ян-Майена в Северной Атлантике до мыса Уэлен на Чукотке. Договорились так: из Печоры Аркадий Корольков, Володя Савельев и Дима Кравченко пройдут до Карского моря, я же вылечу позже и встречу катер в Амдерме, а может, и в Югорском Шаре. Мой друг, узнав, что я собираюсь пойти по Ледовитому океану на катерке, возмутился: "Идти к черту на рога?! Кому это нужно?! Зачем рисковать, голодать, мучиться, когда можно с комфортом доплыть, доехать, долететь, если уж снова потянуло туда? Вашу лайбу разнесет первый же шторм, выбросит на мель, раздавит льдами..." Евгений Иванович Толстиков, заслуженный наш полярник, заместитель начальника тогдашней Гидрометеослужбы СССР, руководитель многих антарктических экспедиций, участник похода к Полюсу недоступности, человек, испытавший всю лютость высоких широт, хорошо представил себе опасность нашего предприятия, когда я рассказал ему о намерении пройти на катере по Карскому морю. Но, наверное, потому, что сам постоянно шел навстречу опасностям, он без всяких проволочек дал нам "добро" и под письмом к начальникам полярных станций с просьбой "оказать содействие" твердой рукой поставил свою подпись. Кроме матросских обязанностей я должен был в экипаже отвечать за кино- и фотосъемку. Накупив целый рюкзак фотопринадлежностей, объективов, пленки, собрав теплые вещи, я вылетел в Амдерму, так и не дождавшись телеграммы от Димы с дороги. Меня поместили в маленькой комнатке аэрофлотовской гостиницы, и я сразу же побежал к морю. Но "Заморы" там не было. Ребята, видимо, находились где-то далеко за Югорским Шаром. |
Несколько глухих ударов днищем — и мы вырвались из объятий коварной банки.
А этот рассказ о путешествии по Обской губе на моторно-парусной яхте осуществленном романтиками того времени в 1972году........
http://www.barque.ru/stories/1975/sa...s_around_yamal Под парусами в полярных водах вокруг полуострова Ямал Год: 1975. Номер журнала «Катера и Яхты»: 55 (Все статьи) 0 Карта маршрута плавания Наша «Гея» построена с небольшими изменениями по чертежам яхты «Парус-2» (см. №6). Длина ее 7,5 м, ширина 2,5 м, осадка 1,5 м, вес фальшкиля 550 кг, толщина сосновой обшивки (доски) 20 мм. Парусное вооружение — бермудский шлюп (грот от швертбота «М», рейковый и генуэзский стаксель, спинакер, трисель, штормовой стаксель). Четыре спальных места. Двигатель «СМ-557-Л» мощностью 13,5 л. с. расположен в изолированном помещении. В «гробах» установлены два топливных бака по 120 л каждый. В носовом кубрике размещены два полиэтиленовых бака, позволяющие взять на борт 100 л пресной воды. Летом 1972 г. мы — четверо яхтсменов из гг. Шадринска и Тюмени решили за время отпуска совершить дальнее плавание с выходом в полярные воды. Наметили такой маршрут: от Тюмени по Туре, Иртышу и Оби до Салехарда, затем пройти Обскую губу, выйти в Карское море, по проливу Маточкин Шар пересечь Новую Землю, а затем через Баренцево и Белое моря дойти до Беломорска. Выбор именно этого маршрута во многом определило наше желание побывать в тех местах, где жил и работал известный исследователь Севера и писатель Константин Дмитриевич Носов. От Тюмени до Салехарда дошли без особых трудностей. В Салехарде стоим три дня. Надо тщательно подготовиться — здесь начинается самый трудный этап нашего маршрута. Скептики на берегу пророчили бесславный конец нашему путешествию: «До первого шторма. А там повернете назад или же вашу яхту разнесет в щепки...» Но мы верили в нашу «Гею». Первый переход по Обской губе до Нового Порта. Здесь заправились топливом и взяли курс на север. Через несколько часов небо стало хмуриться, поднялось волнение. Отказал двигатель, подняли паруса. Когда поравнялись с маяком на мысу, начался шторм, продолжавшийся всю ночь и половину следующего дня. Возвращаться в Новый Порт, хотя отошли еще не очень далеко, не хотелось. Стали лавировать. Рассвело, а на траверзе торчал все тот же злополучный маяк: за ночь мы не продвинулись ни на метр. Так началась многодневная изнурительная борьба за преодоление Обской губы. Ее низкие берега не защищают от штормов, а мели не позволяют зайти ни в одну из многочисленных бухточек. Наконец через пару дней установилась солнечная и теплая погода. Подошли поближе к берегу и, встав на якорь, взялись за ремонт сломанного румпеля и разборку двигателя. Румпель отремонтировали, а отладить двигатель так и не успели: начался отлив и задул редкостный в это время года южный ветер. Воспользовавшись этим, мы на полных парусах устремились на север. Однако к утру ветер стал заходить и усиливаться. Скоро шторм перевалил за 6 баллов. Шли все время в бейдевинд. Яхту нещадно бросало на короткой и крутой волне. Спать можно было только надежно привязавшись к койке. И все-таки мы неуклонно «ползли» на север. По берегам стали появляться полоски снега. Иногда сутками шли по счислению в сплошном тумане — видимость менее 100 м. У мыса Поруй это едва не закончилось трагически. «Впереди буруны!» — неожиданно раздался крик вахтенного. Кто в чем выскочили на палубу и повисли на вантах, откренивая яхту. Рулевой положил «Гею» на обратный курс. Несколько глухих ударов днищем — и мы вырвались из объятий коварной банки. «Хотелось бы посмотреть на киль» — заявил один из нас, не подозревая, что такая возможность скоро представится. Дровяной — последний населенный пункт на левом берегу Обской губы. На надувной лодке добрались до берега и отправились пополнить запасы продовольствия и раздобыть цемент для заливки щелей в левом скуловом стрингере. Отсутствовали мы не больше часа, а вернувшись на берег, застыли от изумления: «Гея» уже не покачивается на волнах, а, нелепо накренившись, сидит на мели. Отлив! Никакими совместными усилиями сдвинуть яхту с места не удалось. Через час вода ушла совсем, обнажив днище нашей «Геи». Немедленно подложили под киль толстые доски, найденные на берегу: если его засосет в грунт, то во время прилива яхту наверняка затопит. Но мы сумели извлечь и пользу из этой оказии: осмотрели днище и заделали щели. Начавшийся вскоре прилив благополучно снял «Гею» с мели. Вот, наконец, и кончилась Обская губа. Преодолевали мы ее 11 дней. Впереди Карское море. Прогноз неутешительный: в районе о. Диксон — о. Вилькицкого — о. Белый ожидается шторм до 9 баллов. Сутки отстаиваемся, но совершенно не похоже, что погода изменится к лучшему. А времени у нас в обрез. «Всех штормов не переждешь» — дружно решает экипаж, и «Гея» берет курс на о. Белый. Все время штормит. Температура в рубке +4°С. В яхте буквально ни одного сухого места, но настроение бодрое: на траверзе мыс Белый — северная оконечность одноименного острова. Вскоре, словно в награду за упорство, резко изменилась погода. На море ни морщинки. Поднимающееся солнце, отражаясь в этом гигантском зеркале, заливает все вокруг ослепительным светом. Тепло — +9°С! Все сырое вынесли на палубу, открыли люки. Изредка посмотреть на «Гею» подлетают чайки и полярные крачки. Эти крачки — рекордсмены среди перелетных птиц. Здесь, в Арктике, они выводят птенцов, а на зимовку улетают в Антарктику. По плану мы должны были пройти через пролив Маточкин Шар и посетить Малые Кармакулы на Новой Земле. Однако на преодоление Обской губы ушло очень много времени, поэтому выбираем путь покороче — через Югорский Шар. Несколько дней стоял полный штиль и мы шли под мотором вдоль западного побережья Ямала. Наконец поднялся попутный ветер. Поставили генуэзский стаксель. Делаем пять узлов. Правда, под утро, зайдя вправо, ветер перешел в шторм. Целый день громадные валы Карского моря накатывались на яхту. Хотя здесь волны намного крупнее, чем в Обской губе, но они не так круты, и яхте достается меньше. К вечеру шторм утих, а ночью прямо по курсу возникли огни Югорского Шара. Повернули на Амдерму, и стали на якорь. Начальник порта Геннадий Федорович Юдин, в свое время оказавший помощь Буторину при плавании на «Щелье», помог и нам — получили два комплекта лат, заправились топливом. Прошло уже 20 суток похода, а перед нами еще два моря — Баренцево и Белое. Прогноз на пять дней обещал встречный ветер с северо-запада в 5—6 баллов. Югорский Шар встретил нас довольно крупной мертвой зыбью и шквальным ветром. Двигатель, который мы постоянно чинили на протяжении всего похода, окончательно вышел из строя. Отпуска подходят к концу. Входим в устье Печоры и заканчиваем наше путешествие в Нарьян-Маре. Но даже если программа не выполнена до конца, нам есть чем гордиться — очевидно, мы первые, кто на судне таких размеров обогнул Ямал. |
Попасть на Гаую легко, поскольку она протекает вблизи нескольких транзитных магистрал
А это поход по реке Гауя на моторке «Казанка-М» Год: 1975. в Латвии......
http://www.barque.ru/stories/1975/tr...uja_on_kazanka Путешествие по реке Гауя на моторке «Казанка-М» Год: 1975. Номер журнала «Катера и Яхты»: 53 (Все статьи) 0 Фото реки Гауя с высокого берега Это наше второе путешествие по самой живописной реке Латвии. В 1969 г. мы прошли от Риги до Валмиеры (это около 150 км) против течения, теперь протяженность маршрута вдвое больше, зато мы спускаемся вниз. Состав команды: капитан (это — я), помощник капитана — старший сын Гунтарс, врач и судовой кок — жена Велта, матрос — младший сын Эйнарс. Плавание совершалось на той же «Казанке-М» с «Ветерком-12», на которой мы проходили маршрут Лубана — Рига (см. №44 сборника). Напомню, что наша лодка оборудована тентом, полочками вдоль бортов, дополнительными ручками для переноски и съемными колесами для объезда по суше многочисленных препятствий (иначе нечего и думать о путешествии по Гауе на моторке!), а днище ее усилено наложенными снаружи угольниками-фальшкилями. Наша «Казанка» у берега Выходя в плавание, мы погрузили на лодку спальные мешки и палатку, портативную газовую плитку с пятью баллончиками; продовольствия и топлива взяли с расчетом на пару дней (все можно купить в пути), а вот запчастей, включая винт и десятка два шпонок, положили как можно больше. Как всегда, кроме весел, взяли и хороший шест — работа ему найдется! Наше плавание заняло шесть дней, но места здесь такие красивые, а интересных исторических и архитектурных памятников так много, что для первого знакомства с долиной Гауи нужно, по крайней мере, дней десять — пятнадцать. Кроме туристской схемы «Латвийская ССР» и административной карты республики надо иметь туристскую схему «По Гауе» изд. ГУГиК 1973 г. Из книг советую достать «Путешествие по Латвийской ССР К. Ветра и П. Эглите («ФИС», 1968 г.) и том «Латвия» из серии «Советский Союз. Географическое описание в 22 томах» («Мысль», 1968 г.); разумеется, будут очень полезны местные путеводители по Сигулде, Цесису и т. п. Шли мы в конце июля, аэрозоль против комаров в это время уже не требовался. А вот спиннинг пригодился — рыбы много (есть голавль, сырть, жерех, щука, окунь). Общий вид 296-километрового маршрута вниз по Гауе Гауя (длина — 460 км; площадь бассейна — 8900 км2; уклон 235 м; средняя скорость течения 0,4 м/с, на порогах и мелях — 0,8—1,0 м/с) — одна из популярных трасс водного туризма; за несколько дней пути нам встретилось около полусотни туристов, спускающихся вниз на байдарках, плотах и надувных лодках, в том числе и спасательных. Путешествующих на моторках очень мало. Гауя, упоминаемая во многих старинных латышских песнях, неслучайно характеризуется как изменчивая и хитрая. Спокойное течение и тенистые заливы на плесах совершенно неожиданно сменяются бурлящими порогами на крутых поворотах, перекатами, водоворотами. Купаться в незнакомых местах нужно крайне осторожно. На участке от Валмиеры до Мурьяни (106 км) река предстает в полном блеске своего великолепия. Древняя долина ее является охраняемым объектом: сейчас здесь начинается создание Национального парка Гауи общей площадью 40750 га. В древней долине Гауя течет по глубокому руслу, которое образовалось в результате таяния ледников более 12000 лет назад; на берегах растут все распространенные в Латвии деревья, встречается и много редких растений. Попасть на Гаую легко, поскольку она протекает вблизи нескольких транзитных магистралей. Путешествие на легких лодках и байдарках можно начинать от станции Друсты. В верхнем течении Гауи приходится преодолевать несколько мельничных плотин и мелких порожистых участков, так что на моторках идти здесь не рекомендуется (тем более — в середине лета). Проходим пороги Стренчу Проходим пороги Стренчу Мы свое плавание начали с того, что привезли «Казанку» на грузовике из Риги до населенного пункта Виреши (152 км по Псковскому шоссе). Здесь, прямо у моста — уникальные явления природы: обнажения древних геологических структур, включая 25-метровой высоты доломитовые скалы. Пока мелко, работаем шестом. Много камней. Только в километре от моста рискнули запустить мотор, а после впадения Палсы (это самый крупный из притоков Гауи) смогли вздохнуть спокойнее — стало поглубже. Ближе к Гауиене становится больше песчаных мелей. Этот населенный пункт (1000 жит.) упоминается еще в летописях 1111 г. В старом парке можно осмотреть развалины орденского замка XIV века; сохранился дворец. В Гауиене следует запастись продуктами, так как до Стренчи (100 км) поблизости от реки магазинов нет. Продольный профиль участка реки в районе порогов Стренчу Продольный профиль участка реки в районе порогов Стренчу Берега становятся низкими, по-прежнему много мелей. В 17 км ниже Гауиены в Гаую впадает Мустйыги (Черная река); ниже можно идти под мотором совершенно спокойно. На правом эстонском берегу к реке подступает высокий лес. Стаи непуганой птицы подпускают очень близко. У моста около Анны река делает поворот на запад. Напротив лесничества Зиле простирается дубовая пуща — излюбленное место отдыха жителей близлежащего городка Валка (с эстонской стороны — Валга); на левом берегу — пляж. |
Если вы хотите прийти в столицу Латвии своим ходом, то в 17 км от устья Гауи на левом
Начинаются замечательные сосновые леса, песчаные обрывы. Слева впадает река Вия.
В 1,5 км за мостом Стренчи стоит сделать остановку, чтобы посетить город (2500 жит.). Двумя километрами ниже начинаются знаменитые пороги Стренчу, которые тянутся 6—7 км, причем местами падение реки доходит до 2,5 м на 1 км. Для лодок эти пороги не опасны. Мы шли с включенным мотором и потеряли только две шпонки. Имеется много отдельных камней. У правого притока Крачупе зона порогов кончается, но скорость течения еще большая. Встречаются байдарочники Встречаются байдарочники Дальше до Валмиеры порогов нет, но перед поворотами, как правило, имеются мели. Перед Валмиерой на правом берегу крутой обрыв — Ставие красти, километром ниже — искусственно созданные пороги (Казу), предотвращающие размыв берегов. Валмиера (22 тыс. жит.) — крупный промышленный и культурный центр. Сохранились развалины замка XII века и церковь Симанй; много памятных мест, связанных с революционными событиями. В 7 км ниже Валмиеры река снова меняет направление и течет теперь на юг. Перед устьем Миегупе на левом берегу находится кемпинг «Гауяс Личи», а за устьем — санаторий «Личи». Еще 4 км ниже на том же берегу виден обрыв Лиепае. Именно отсюда начинаются живописные крутые берега. А еще через 2 км на правом берегу виден 25-метровый утес Сиетиньиезис — одно из красивейших образований песчаника в Латвии; у подножия множество ключей. Туристы на плоте Туристы на плоте В километре от устья Рауна на левом берегу Гауи возвышаются скалы Казу (Козьи), а в 5 км к северу от Цесиса находится 30-метровый обрыв девонского песчаника Эрглю клинтис (скалы Орлиные). Это одно из самых популярных мест на берегах Гауи. Обычно здесь останавливаются на отдых, устраивают бивак, купаются. Поблизости от Цесиса Гауя опасна для купанья; на дне много ключей, песка-плывуна, затонувших деревьев. Перед мостом на сотни метров протянулись скалы Сарканас (Красные). От моста до центра Цесиса (19 тыс. жит.) 3 км. В городе так много памятников архитектуры, что вся его центральная часть объявлена заповедной. По пути к дому отдыха «Цирулиши» можно осмотреть пещеру Винтерала. В пути встречаются туристы на самых разнообразных плавсредствах В пути встречаются туристы на самых разнообразных плавсредствах Ниже моста река течет спокойно, омутов нет. В 6 км ниже легко проходимые пороги Ракшу, а за ними р. Симтупе, напротив которой находится городище Квепенес и вековой дуб Сатеклес (в обхвате 5,65 м). На левом берегу крутые обнажения песчаника Бриедишу, а за ними устье стремительной, известной туристам-водникам реки Амата (длина 65 км). Путешествовать по ней можно только в половодье. Рекомендуется совершить вдоль Аматы пешеходную экскурсию (6 км) до самого высокого (46 м) в Латвии утеса Звартас, сложенного из красного песчаника. Ниже Аматы, на правом берегу возвышаются скалы Эдерниеку; они постепенно становятся все круче и сливаются со скалами Тютю. Не одну сотню метров течет Гауя в своеобразных красных стенах. У подножия скал — пороги Тютю, проходя которые надо держаться прямо по гребню порога. Это последние пороги в нижнем течении реки. Перед впадением Лигатне обращает на себя внимание холм пирамидальной формы Бриежу Лаузе, за ним виден обрыв Лигатнес с пещерой. На правом берегу высятся величественные скалы Нару, Гуду и Лаунага. За ними впадает р. Брасла, имеющая глубокую долину с обрывистыми обнажениями высотой 40 м. Схема пути на участке Гауя—Даугава Схема пути на участке Гауя—Даугава В 14 км от Браслы взору открывается один из красивейших уголков Латвии — Сигулда, именуемая Видземской Швейцарией. Глубина долины здесь достигает 80 м, а ширина 1,5 км. Это удивительное место. Развалины замков с грозными некогда башнями рассказывают о событиях 800-летней давности. Интересных объектов здесь насчитывается более 30. Только одних пещер 15; среди них — пещера Гутмана, занимающая первое место в СССР по посещаемости (1 млн. туристов ежегодно; старейшая надпись на ее стенах датирована 1564 г.). Для осмотра Сигулды (8,1 тыс. жит.) потребуется два — три дня. Сигулдский мост надо проходить под крайней левой аркой, держась правой стороны. Через 3 км на правом берегу стоит остановиться и осмотреть пещеру Велна (Чертова) на высоте 8 м. А через 700 м начинаются мели. Здесь при ударе о топляк и произошла наша «главная авария» — мы потеряли амортизирующие пружины, расположенные между дейдвудом и хомутом подвески, так как вылетел шуруп хомута. Теперь понимаю значение предохранительной шпильки! Мотор пришлось привести в порядок при помощи шнура... Ниже Мурьяни Гауя течет по песчаной низменности Рижского залива, здесь много мелей и островов, охраняемых государством. Если вы хотите прийти в столицу Латвии своим ходом, то в 17 км от устья Гауи на левом берегу сверните в канал (3 км; 1900 г.), ведущий в 2-километровое озеро Мазайс-Балтэзерс; оно соединено с имеющим длину около 4 км озером Лиелайс-Балтэзерс, откуда надо пройти еще 5 км до Кишезерса. Это большое (длина около 7 км) озеро; здесь мы встретили свежий норд-вест и настоящие «морские» волны. Из него по 2-километровой протоке можно попасть в Даугаву. Остается подняться по реке примерно 8 км — и вы в Риге. Понравилась ли вам эта статья?+1 |
Текущее время: 09:05. Часовой пояс GMT +3. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
МОО НАМС