[Евгений Тихомиров]

Интересно, а что скажет Володя Визжачий? Он родился и вырос на Пинеге, исходил ее сызмальства вдоль и поперек, можно сказать, матерый речной волк. Однако и он не может привести в защиту реки ни одного аргумента.

— Дурная река, опасная. К ней открыто, с душой, а она козни на каждом шагу строит. Одних перекатов штук сорок. А сколько песку намывает! И это несмотря на то, что земснаряды работают и спецсуда фарватер вымеряют... Бывало, плывешь летом — полный порядок. Обратно через день возвращаешься — вдруг по течению бугорок проглядывает. Подплываешь ближе — да это песчаная коса. Пляж! Хоть телогрейку снимай и загорай...

Почему-то здесь принято ругать Пинегу. И коварная она («То так повернет, то эдак — попробуй, приноровись!»), и мелководная («В верховьях я ее вброд перехожу»), и лесосплаву помеха («Считай, пятая часть на берегах остается»), и семгой нынче не балует («Рыбка-то в ямах прячется»)... А река делает свое дело: кормит и поит людей, связывает их с миром.

...Левый берег круто взбирается вверх и, заслонив солнце, хмуро щетинится елью, сосной. Правый отвечает цепочкой старинных островерхих изб с гордо посаженными коньками на крышах. (Хорошо сказал Есенин: «Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице...») Левый не останется в долгу, обязательно выкинет какое-нибудь коленце. Так и есть: «прогнал» с себя всю зелень, обнажился раздольным пляжем на километр и теперь пленяет плавной, торжественной мелодией поворота... Чувствуя свою слабость, правый тускнеет на время, меркнет: еловая глухомань однообразна, глаз не радует, а потом как выстрелит буровой вышкой, как подпрыгнет гипсовой скалой или разольется такими просторами, что и слов не отыщешь.

Пинежские деревни под стать берегам. Карпогоры, Пильегоры, Чешегоры, Матигоры, Веегоры, Шеймогоры. Есть еще Труфанова Гора, Высокая Гора, Айнова Гора, Церкова Гора, Шотова Гора, Вершинская Гора. То и дело встречаются Горка, Горушка, Холм... Можно подумать, нет более гористого края в стране, нежели Пинежье. Однако вокруг стелется плоская, будто укатанная и засаженная лесом равнина.

«Гористые» названия произошли от того, что древние люди всегда отыскивали для жилья самые высокие места в округе. И пусть «гора» возвышалась на какие-нибудь пять-шесть метров — что же делать, если нет выше! На «горе» нет болота, там сухо, можно поставить дом, завести пашню; стиснутый со всех сторон лесом, древний поселенец хотел воспарить духом...

— Какое место на реке самое опасное? — спрашиваю я у Епифанова.

— Это смотря когда и смотря как песок движется. Если дно жидкое — беды жди в любую минуту. Плывун — он плывун и есть. А если дно твердое, каменистое, то получше. Здесь и течение посильнее, и риску поменьше.

Он передает штурвал капитану, раскрывает передо мной внушительный альбом под названием «Лоцманская карта реки Пинеги. 1971 год» и на одном из листов показывает местонахождение судна.

— Через триста метров будет раскидистый перекат с песчаными грунтами. А потом берег сожмут высокие каменистые гряды, и вода как бы ляжет в фарватер. Очень сильная будет вода — шесть километров в час. А вот здесь, — он указывает пальцем на вытянутый светло-голубой кружочек у самого берега, — летом можно увидеть залом. Что такое залом знаете?

Еще бы не знать?! В свою очередь, я открываю лоцию в самом начале, нахожу Пьяный порог и от него, примерно в километре вверх по течению, точно такой же светло-голубой кружок, только побольше. Два года назад на этой отмели я видел гигантский залом, который соорудили бревна, вода и песок.

Чаще всего такие пробки возникают случайно. Очевидно, занесло на мель какую-нибудь подгнившую ель, и она осела на дно, заилилась. Бревно, плывущее следом, толкнулось о нее и, развернувшись по течению, стало надежным тормозом для других деревьев. Вот остановятся, замрут возле нее две-три могучих сосны. Не найдя выхода, они поднырнут вниз, найдут упор в песчаном дне и торчком застынут над рекой, как артиллерийские орудия. Дальше — больше. Весь лес, плывущий вольной россыпью, задержится у этих «орудий». Бревна с грохотом будут уходить вниз, громоздиться наверх, выползать на берег, загораживая русло. Залом станет шириться, разбухать, вся площадь вокруг него покроется бревенчатым настилом. И чтобы «выцарапать», растащить этот лес, сплавщикам потребуется не одна неделя.