[Евгений Тихомиров]

Собственно та же основная проблема обмеления и у Пинеги -притока Северной Двины, то есть бюрократия чиновников. разрешивших вырубать леса на берегах. но не давших команду посадить на месте вырубки новые деревья.
Сейчас год экологии и многие чиновники произносят насквозь фальшивые проникновенные слова, которые вышибают слезы умиления, но и только слезы столь же фальшивые у таких же чиновников, так как годами идут вырубки. годами несутся вопли и стенания о горькой судьбе рек и озер. мелеющих на глазах одного поколения. но в в верховьях Пинеги слезы не растрогали ни кого, не повлияли на посадки леса. а потому и обмеление продолжается.
Может проще реально прикинуть. сколько и где какими силами сколько можно посадить этих деревьев силами тех дровосеков. кто там наживается сейчас на вырубке леса. детишек привлечь из местных школ, чем выдумывать никчемные, а оттого и не реальные и не выполнимые планы.Хоть что -то реальное и полезное бы сделали
Еще Великий писатель Абрамов просто чуть не матом высказывался в своих книгах по этому поводу:
"Вертлявая, натоптанная еще Степаном Андреяновичем и Макаровной дорожка вывела ее к прибрежному ивняку. На время перестало палить солнце – как **лес* разросся ивняк, – а потом она вышла на увал, и опять жара, опять зной.
И она стояла на этом открытом увале, смотрела на реку и глазам своим не верила: где река? где Пинега?
Засыпало, завалило песком-желтяком, воды – блескучая полоска под тем *берегом*…
Долго добиралась Лиза до воды, долго месила ногами раскаленные россыпи песков, а когда добралась, пришлось руками разгребать зеленую тину, чтобы сполоснуть зажарелое лицо.
Она села на серый раскаленный камень и заплакала.
Каждую весну, каждое лето миллионы бревен сбрасывают в реку. Тащи, волоки, такая-разэдакая, к устью, к запани, к буксирам. А силы? Какие у реки силы? Откуда, от кого подмога? *От* *малых* *речек*, *от* *ручьев*? *Да* *они* *сами* *давно* *пересохли* – *все* *леса* *на* *берегах* *вырублены*. Вот и мытарят, вот и мучат все лето бедную. Пехом пропихивают каждое бревно, волоком, лошадями, тракторами. Боны-отводы в пологих *берегах* и на перекатах ставят, а там, где боны, там и юрово, там и крутоверть песчаная…
Ни одна рыбешка не взыграла в реке. И Лиза подумала: *да* есть ли в ней она вообще? Может, вымерла, передохла вся?
Вдруг гром, грохот расколол сонную речную тишь, каменным обвалом обрушился на нее: офимья, или амфибия по-ученому, почтовый катер-вездеход, похожий на ярко раскрашенную лягушку. Вынырнул из-за мыса, вмиг взбуровил, взбунтовал воду у ног Лизы – возле *самого* берега, чуть ли не по суше проскакал. Высунувшийся из окошка молодой паренек со светлыми, распластанными по ветру волосами помахал ей рукой, оскалил зубы в улыбке: рад, доволен дурачок. А чему радоваться-то? Из-за чего скалить зубы? Из-за того, что реку замучили, загубили?
Ей было чем вспомнить Пинегу. Она-то на своем веку испила из нее радости, попользовалась от ее щедрот и милостей, в самые тяжкие дни шла к ней на выручку.
Бывало, в войну ребята приступом приступят: дай исть, дай исть! – хоть с ума сходи. А пойдемте-ко на реку! Мы ведь сегодня еще у реки не были…
И вот забывался на какое-то время голод, снова зверята становились детьми. А потом, когда подросли немного близнята, Петька и Гришка, Пинега стала для них второй Звездоней: с весны до поздней осени кормила рыбешкой, Да еще и на зиму иной раз сушья оставалось.
Мать, мать родная была для них Пинега, думала Лиза, а кем-то она станет для ее детей, для Михаила и Надежды?